В его покоях светло и прибрано — слуги в его отсутствие привели в относительной порядок покои, которые были похожи скорее на полный бедлам, после попытки Тора помочь своему младшему брату собраться в их поездку в Альвхейм. Тор жутко торопился отбыть из Асгард до полудня, словно боялся, что после Хеймдалль не сможет открыть для них проход по Радужному мосту. К тому же альвы ждали делегацию из Золотого города самыми последними, и Локи не видел причин, почему должен торопится со сборами, раздражаясь все больше с каждым новым понуканием от старшего брата. Лишь значительно позже, в ожидании момента открытия прохода в мир альвов, Локи кое-что понял и с самым непосредственным видом поинтересовался у Тора, не стоит ли подождать леди Сиф, ведь было бы не хорошо отправляться на празднование без неотъемлемой части их славной компании. Тор тогда сделался, кажется, испуганным — его глаза забегали, выдавая лихорадочную попытку придумать достойную причину отсутствия Сиф и не выдать при этом самого себя. Брат никогда не умел врать, и, если уж случалось держать ответ перед отцом за провинность, говорил всегда Локи, складно сплетая истину и вымысел в историю не промахов, но подвигов... Локи сжалился над тщетными попытками старшего брата придумать достойное оправдание очередной ссоры, что явно приключилась между ним и воительницей, поинтересовавшись, не из за плохо ли самочувствия леди им придётся довольствоваться лишь мужской компанией. Поспешность, с которой закивал братец, позабавила принца, и он решил сменить свой гнев на милость, простив Тору попытки поторапливать в сборах, ведь женщины пребывающей в гневе ужасней, чем леди Сиф, Локи не знал, и желание Тора оказаться, как можно дальше от своей подруги, воспринял благосклонно. Так скажем во избежание попадания под горячую руку воительницы.

Локи прошелся по своим покоям — насест Игола был чист, а его кормушка полна зерна и воды, рабочий стол, на котором были разложены свитки и книги, не тронут, широкая кровать под балдахином красуется прибранными шкурами и покрывалом. Довольно хмыкнув, принц, наконец, снял со своих плеч изумрудный плащ и отбросил его в кресло у незажженного очага. Несмотря на всю утомительность церемонии прощания, что устроили альвы перед отбытием делегации Асгарда, Локи был бодр и даже в приподнятом настроении, в отличие от своего старшего брата, что перебрал на празднике Высокой Луны крепкого эльфийского вина и страдающего жутким похмельем. Хорошо, что Тор так и не заметил, как Локи подливал в его кубок перебродившего эля из собственной чаши, а потом забавлялся, заставляя старшего брата рассказывать о его попытках оседлать парочку горных козлов. История была потешной и не случилась бы, не скажи однажды Локи, что главное в скакуне это то, как трудно его укротить. Гости Светлого Лика смеялись громко, а альвы вторили им своим серебристым перезвоном и подливали гостям еще вина. И все таки это было не самым запоминающимся в этой поездке — церемония провожания полной луны последнего месяца в годовом цикле, на которую были допущены самые важные гости Альвхейма, было по-истине завораживающим действом: хор голосов принадлежавших альвом, но звучавшим, как нечто совершенно потустороннее, нараспев читающий Священную песню уходящей Луны, когда сама Луна серебрила своим светом склоненные головы жрецов, а еще светловолосая альвка с ожерельем из лунного камня, что не сводила с младшего принца своего взгляда всю оставшуюся ночь...

Сладкое воспоминание распадается эхом хлопающий крыльев Икола, когда тот, словно почувствовал возвращение своего хозяина, влетел в высокие распахнутые окна. Бело-черная птица кружит под расписным потолком, приветствуя его громким клекотом, и опускается на подставленную принцем руку.
— Ну, Икол, здравствуй. — Локи касается пальцами мягкого оперения птицы на ее голове. — Где летал? Что слышал? — черные бусинки глаз сороки смотрят на хозяина неотрывно, а маленькая умная голова склоняется к руке принца, ища еще большей ласки. — Я уверен, ты слышал много интересного, пока меня не было... — тянет слова Локи, склоняя свою голову к птице.

...Он не просит слуг доложить о его намерении увидеться, как и не стучится в двери ее покоев прежде, чем войти. Детская привычка так и непретерпевшая изменений ни под строгим взглядом матери, ни под гнетом привитых хороших манер. Но ведь это не проблема? Сигюн никогда не отказывала Локи в своей компании, находя для него время чем ни была занята.
— Сигюн, свет очей моих! — восклицает Локи, по-шутовски раскланиваясь в приветствии. Улыбка принца меркнет, когда подруга не поддерживает веселый тон начала беседы, отворачиваясь к высокому шкафу, в котором, как помнил Локи, та держала все свои снадобья, но не пропадает. — Мы только вернулись из Альвхейма, и я решил поделится с тобой впечатлениями о визите к альвам прежде, чем отец призовет меня и Тора к разговору. — Локи проходит в покои Сигюн, осматривая их и примериваясь, где бы ему разместиться, пока хозяйка комнат, продолжает что то искать в своем шкафу. — Должен сказать... — парень валится на застеленную кровать, презрев хорошие манеры, и закидывает руки за голову. Потолок в комнатах Сигюн тоже расписной, в свое время они могли долго разглядывать его, отыскивая забавные мелочи, что оставил художник для пытливого ума и зоркого глаза тех, кто будет смотреть на его творение. — Церемония Высокой Луны нечто, что ты должна увидеть своими глазами, как и самих альвов. Те, что приезжают с дипломатическими депешами к отцу, и в половину не так интересны, как те, что живут в самом Альвхейме. К тому же к нам никогда не приезжают их молодые девы... — посмеиваясь, говорил Локи, разглядывая потолок и краем уха слушая, как Сигюн перебирает стеклянные колбы. — Никогда бы не подумал, что за такой холодной красотой может скрываться нечто столь страстн... — звук лопающегося стекла заставляет Локи замолчать на полуслове и с недоумением посмотреть на подругу, поднявшись на локтях. Он хмурится, когда не видит на лице Сигюн и тени того спокойствия и умиротворения, что были ей всегда присущи. Она смотрит на него уставшим взглядом, проговаривая упрек тихо и твердо, в то время, как по ее рукам стекает золотая жидкость снадобья из разбитой колбы. — Тошно? — переспрашивает Локи, совсем не понимая, чем мог вызвать такую реакцию у Сигюн. Принц порывистым движением встает с ложа и делает несколько шагов к своей подруге. — В чем проблема, Сигюн? — с беспокойством в голосе спрашивает парень, обращая внимание на ее трясущиеся руки. — Что случилось, пока я был в Альвхейме?

Ему кажется, что он знает ее наизусть. Ее привычки и увлечения не секрет для него. Ему знакомы и ее манера речи, и все оттенки вежливой улыбки, которой она одаривает всех кто бы с ней не заговорил. Он знает, как она складывает руны, и как поджимает губы, когда хочет рассмеяться. И что за спокойным и степенным видом скрывается девица неробкого десятка, которая не любит показываться при посторонних, скрываясь за покорно опушённой головой. Он знает, что она умна и разбирается в политике и дворцовых интригах не хуже самых прожженных интриганов при Одине, ведь ей приходится выверять каждое своё слово и каждый шаг, зная, что на кону стоит слишком многое и в первую очередь мирный договор с Ванахеймом. Он видит в ней второе дно с темными подводными течениями, что бурлят и пенятся. И она дозволила узреть эти потоки, связав их прочной нитью друзей-заговорщиков, что всегда могли понять лишь по улыбке об истинном отношении к происходящему вокруг.

Но сейчас принц видит нечто совершенно новое и столь же обескураживающее. Под всеми своими масками Сигюн скрывала раненного зверя, истекающего кровью и застарелой болью. В ней словно вскрылся гноящийся нарыв, который она тщательнейшим образом скрывала... И от кого? От Локи! От друга и человека, который всегда вставал на ее сторону, который защищал ее от нападок в детстве и высмеивал ее обидчиков сейчас, когда они оба выросли! Ей стоило только сказать слово. Единственное слово. Он бы прекратил высмеивать при ней девиц, что не отличались умом и сами вешались ему на шею. Он бы оградил ее нежные благовоспитанные ушки от подробностей своих злых шуток над этими дурами. Но она не сказала ни слова против. Всегда! Всегда смеялась с ним, когда он пересказывал дворцовые слухи о них и о нем! Всегда вторила ему смехом и ухмылками!.. А сейчас? Сейчас она снова называет его Лофтом. На этот дурацкий ванахеймский манер, подчеркивая этим прозвищем все своё негодование и злость на Локи. Словно он действительно виноват в том, что отец решил устроить свадьбу Сигюн с кем то, кого она считает «неотесанным мужланом»... Словно он действительно настолько глуп, что мог забыть свою голову под чьей то юбкой, как и готовящуюся помолвку Сигюн с кем то из асгардцев... Но он не знал! Даже не подозревал о планах отца. Да и разве будет Всеотец обсуждать такой вопрос с сыном?

Сердце в груди принца забилось сильнее. На лице застыла маска удивления и оторопи. Он больше не делал попытки приблизиться к Сигюн, стоя на расстоянии вытянутой руки и смотрел на неё во все глаза. А она... Она жмурилась, словно от боли, хмурилась, а рот кривился в ядовитых словах, подкрепленных сильным толчком в грудь. Локи приходится отступить на полшага, чтобы удержать равновесие. Его губы превратились в тонкую бескровную линию, когда что то щёлкает в голове. Что то встаёт на правильное место. Кусочек пазла сходится с другими, превращая разрозненные мысли в единую картину, когда руки Сигюн — израненные и кровоточащие — обрушивают целый град ударов, чеканя каждое своё слово с отзвуком боли. Локи понимает — вот она настоящая Сигюн, вторая дочь Ньерда, пленница Один, гарант мира, и его близкая подруга, которую ему не суждено было узнать. Она не позволила, скрыла себя за очередной маской, а Локи... Локи, наречённый собственным народом богом хитрости и обмана, позволил себе обмануться, поверил, что за спокойной уверенностью и острым языком не скрываются более глубокие воды, столь темные и быстрые, что, узрев их единожды, снисходит понимание о полном бессилии перед этой бурей чувств. Ведь она обескуражила его затаенной злостью и ревностью в своих словах. На пустом месте такие чувства не возникают, из за пустяков обиды не появляются.

И он стоит, остолбеневши, смотрит на неё и крепкие кулачки, что колотят его грудь. Не понимает, что теперь делать с ее болью и своим пониманием об истинной подоплеки их дружбы. Не понимает, что делать, когда на бледном лице Сигюн появляются слёзы. Пугается всего на мгновение, когда подруга хватается руками за голову и подвывает от боли. Отступает на шаг, когда она дрожащим, слабым голосом просит уйти. И он бы послушал ее. Позволил бы сохранить остатки своей гордости. Он бы не унизил ее... Если бы не этот пронзительный вой боли, что разодрал пространство мгновением ранее. В нем ее было слишком много, чтобы Локи остался безучастным. Мог ли он оставить близкого человека в таком состоянии? Многие ответили бы да и были бы правы. Но это была Сигюн!..

Ее руки оказались холодными и влажными от снадобья и крови. Она дрожала и не смотрела на Локи, когда он опускается на колени перед ней и прикасается своими пальцами к ее рукам.

Мгновение... Всего одно долгое мгновение все было не так уж и плохо. Он даже успел почувствовать отклик своих чар, что он вкладывал в прикосновения для облегчения боли. Но мгновение прошло...

Мгновение...
Всего одно долгое мгновение все было не так уж и плохо. Он даже успел почувствовать отклик своих чар, что он вкладывал в прикосновения для облегчения боли. Возможно, именно поэтому Сигюн таки открыла глаза, чтобы посмотреть на него своими серыми печальными глазами и сказать, что теперь ей чуть лучше... Но смотрят на него чужие глаза — в них тьма и холод. Поволока скрыла Сигюн, застав принца врасплох ещё больший, чем при начала их ссоры. Но слова... слова изрекаемые безжизненным ровным голосом, предрекающие конец всему живому, испугали Локи. Он застыл, с ужасом понимая, что слышит предсказание о Рагнорьке.

Рагнорек. Гибель Богов. Век Молота и Топора. Век Бесконечности... Час Безумия и Час Презрения...

Принца пробрала дрожь.  Ужас от осознания происходящего погнал по спине волну мурашек, зашевелил на затылке волосы. Горький ком застрял в горле, не позволяя вымолвить ни единого слова. Расширившимися от страха глазами Локи смотрит на Сигюн, и ничего не понимает... Как такое могло произойти? Как, хаос возьми, обычный день мог превратиться в полнейшую катастрофу с предсказание о Конце Света?! И он вздрагивает, когда прохладная и влажная рука выскальзывает из под его ладоней, когда тонкие пальцы с несвойственной им силой обхватывают его запястье, отнимая его руки от ее лица. Сигюн... Нет, нечто, неотрывно смотрящее на принца темной поволокой с лицом его милой подруги, отбрасывает его руки с силой, более не желая принимать его помощь. Пространство вокруг Сигюн зарябило, сгустилось и сделалось плотным, практически осязаемым от магии... Локи не хватило ни сил, ни ловкости уйти от ударной волны более не сдерживаемой магии. Его повалило на спину и протащило по каменному полу до самой кровати, где он ощутимо приложился своей бедовой головой о резную дубовую боковину. Он издал задушенное восклицание, все ещё ощущая на себе давящую силу магии в ее первозданном — стихийном — виде. И привкус крови был у неё, и запах озона, словно Тор был здесь и пытался призвать гром и молнии. Принц знал — Сигюн всегда была сильна в магии. Лишь она одна могла сравниться с ним и Фригг. Но это была не ее магия... Не Сигюн...

Давление ослабло, схлынув, словно волна прибоя, позволив принцу, наконец, вздохнуть полной грудью и подняться на ноги. Быстро и ловко сделать это не удалось — в голове зашумело, и его немного повело в сторону. Но все же он видел, как Сигюн, словно последовав за ним, выпрямилась, поднявшись с пола и вновь заговорив ровным и спокойным голосом, говоря о неотвратимости судьбы... Локи, если быть честным, уже практически ничего не понимал — обида, с которой Сигюн говорила о его девицах; ее помолвка, которую устроил Один; слёзы, что пролились от боли; пророчество, что прозвучало из ее уст; магия, что исходила от неё — чужая и холодная. Все! Буквально все было непонятным! И Локи не знал, что ему делать! Знал только то, что он должен помочь... Ведь он всегда помогал ей, так ведь?
— Сигюн! — зовёт он подругу. — Я не понимаю о чем ты! — он выставляет руки перед собой в мирном жесте и делает несколько шагов вперёд по направлению к ней. — Почему ты говоришь, что сейчас ты не бог? Кто ж-ж-ж... — он хрипит. Хватает ртом воздух, но чувствует себя рыбой выброшенной на берег, бессмысленно разевающей свою пасть в попытке получить хоть немного кислорода. И трепыхается он так же, как рыба, в попытке освободятся, но и это бесполезно — стальная хватка на горле не ослабевает. Легкие горят огнём, моля о пощаде, он и сам уже готов молить об этом.
— С-си-гюн... — выдавливает он из себя из последних сил, смотря на подругу слезящимися глазами. — П-п-рошу-у... — он хрипит, пучит глаза и задыхается, и не понимает... Ничего не понимает. В особенности тогда, когда из воздуха материализовывается кинжал. В особенности тогда, когда он вонзается одним коротким, но сильным движением в его грудь. В особенности тогда, когда боль ослепляет его, а Сигюн выпускает его из рук-тисков, позволив сделать вдох. Он хрипит. Через боль пытается сделать вдох. Один. Второй. Внутри не рана — пустота. И Сигюн ее вскрыла.
Локи, наконец, отрывает взгляд от девушки, и опускает глаза вниз. Его рука сама тянется к кинжалу — лезвие вошло в грудь до самого эфеса, на ощупь оказавшийся ледяным. Пальцы не успевают обхватить рукоять, когда тот осыпается через них чёрным пеплом. Зато они чувствуют горячую кровь, что тут же хлынула из раны, что пропитала ткань его повседневного камзола за считанные секунды.

Кровь...
Ее так много.

Мысль о том, что это смерть... что это может быть концом, стучит назойливо в его голове в такт умирающему сердцу. Но страха нет... уже нет. Ведь страх в отрицании самой смерти. Страх это отчаянная попытка ухватится за остатки жизни.

Он заваливается назад, падая на каменный пол с глухим звуком. Потолок в комнатах Сигюн тоже расписной, и в свое время они могли долго разглядывать его, отыскивая забавные мелочи, что оставил художник для пытливого ума и зоркого глаза тех, кто будет смотреть на его творение. Жаль лишь пытливый ум угасает, а зоркий глаз уже практически ничего не видит. Только уши слышат громкий крик отчаянья и звуки бьющегося стекла... и своё хриплое поверхностное дыхание, шум замедляющейся крови в ушах, что напоминает шум прибоя. Локи закрывает глаза, слушая. Погружаясь в темноту и пустоту своего сознания. Сквозь шум набегающих волн он слышит мольбы Сигюн, но и ее голос становится еле различимым...

Сознание выбрасывает его из темноты внезапно. Он распахивает глаза и быстро дышит, чувствуя, как сердце в груди отбивает бешеный ритм его страха. Взглядом он шарит по потолку, смотря на него сквозь золотистое свечение. Мысль, что это совершенно не та роспись, что он видел в последний раз, заставляет принца дернуться всем телом и лихорадочно ощупать свою грудь — кинжала нет, как нет и крови, как нет и бинтов под свободной рубахой.

Может это был сон? Всего лишь дурной сон? Ниспосланное предостережение от Хлин? Вещий сон?

Локи устало прикрывает глаза. Мысли лихорадочно забились в его все ещё плохо соображающей голове. Принц вздохнул — ему нужно успокоится. От паники будет мало толку! Он задышал глубоко и ровно, сконцентрировавшись только на дыхании. Вдох. Выдох. Вдох... Выдох...
Чьи то прохладные пальцы коснулись его висков, пропуская через них легкие  сканирующий чары в знакомой ему манере.
— Не знал, что ты, Сигюн, теперь помогаешь лазарету... — проговаривает Локи медленно, не открывая глаз.
— Мой принц!.. — с легким испугом прозвучал девичий голос в ответ совсем не похожий на голос Сигюн. — Вы очнулись! Я должна доложить царице!.. — защебетала девица, поспешно отнимая свои руки от лица Локи, когда тот распахнул свои глаза. Да, это определено была не его подруга... Молодая целительница исчезла из поля его зрения быстрее, чем принц почувствовал неловкость от своей оплошности.
...— Наконец то, ты очнулся, милый! — матушка стремительно ворвалась в покои, шурша своей длинной юбкой и отбивая легкий перестук каблучками. — Лежи смирно! — тут же строго воскликнула она, когда Локи попытался сесть на своём ложе. — Ты был без сознания без малого двое суток. — матушкины руки надавили на плечи, заставляя подчиниться и вновь опустить свою голову на подушки. — Было бы замечательно погрузить тебя в целебный сон, чтобы рана окончательно исцелилась...
— Нет!.. — тут же возразил Локи, вновь пытаясь принять вертикальное положение.
— Упрямец!.. — негодующе воскликнула Фригг, но губы ее сложились в печальную улыбку. — Весь в отца... — ее пальцы прошлись по лицу Локи, ощупали лоб, отбросили от лица волосы. — Я была так напугана, когда услышала, как Сигюн зовёт на помощь...

Когда он смотрит на Фригг, сердце снова сжимается то ли от страха, то ли от стыда за то, что заставил мать переживать за него. Локи отводит взгляд, хмурится, поджимает губы и чувствует себя бесконечно виноватым.

— Ну, все обошлось... — неуверенно проговорил принц, посмотрев на мать пристыженным взглядом.
— Да, слава прародителям! Но это не значит, что я не желаю узнать, что произошло...
— Сигюн не рассказала? — теперь он хмурится, предчувствуя, что не услышит ничего хорошего... Сигюн ведь никогда не пасовала перед трудностями. Взгляд принца замирает — или она страшится последствий и кары, что обрушит Один на ее голову за то, что было совершенно ее руками, но не ею? Ведь это было очевидным. По крайней мере, сейчас.
— Она все ещё не пришла в сознание. — Локи дернулся, желая сесть, и в этот раз строгий матушкин взгляд не остановил его.
— Что с ней? — требовательно спрашивает принц, впившись в матушки обеспокоенным взглядом.
— Я бы сказала, что она в коме, которую вызвало сильное потрясение и магическое истощение... Но главный лекарь все ещё в сомнениях. — Фригг поджала губы, приняв весьма недовольный вид то ли из за тона, которым Локи задал свой вопрос, то ли из за лекаря, который никак не мог определиться с диагнозом. — Локи, что произошло?

Принц тяжело вздохнул. Если бы он только знал, что произошло!.. Все события смазаны своей стремительностью, и многое ему ещё предстояло осмыслить. Заёрзав на месте, Локи пытался найти удобное положение и, откинувшись на изголовье своего ложа, он сложил руки поверх одеяла. Он ещё некоторое время молчал, собираясь с мыслями, и Фригг терпеливо ждала.

— Скажи, матушка, кто должен произнести пророчество о «Сумерках Богов»?
— Если верить истории, норны обещали рождение вельвы достаточно сильной, чтобы принять их дар предвидения. Что ты хо...
— Сигюн произнесла его. — поспешно перебил принц, не дав матери задать свой вопрос. — Я слышал. Четко и ясно. — Локи посмотрел в глаза матери, словно пытался найти признаки ее неверия или хотя бы сомнения. — Гибель Богов. Час Безумия и Час Презрения... — тихо зашептал Локи, повторяя слова, что, кажется, были выжжены в его сознании каленым железом. По спине прокатилась дрожь, и принц сжал в руках одеяло. — Не хочу повторять это слово в слово. — его передернуло, когда ему вспомнилась тёмная поволока на глазах Сигюн и ее твёрдый и спокойный голос, которым она предрекала смерть всему живому. — Я попытался поговорить с ней... Но она напала. — упавшим голос закончил Локи, опустив свою голову. Взгляд его сделался пустым, но мысли лихорадочно метались в его голове. — Ее магия была другой! — воскликнул принц, встрепенувшись и поддавшись вперёд, он сжал руку матери и заглянул ей в глаза. — Другой. Глаза с чёрной поволокой и голос... Словно его заморозили ветра Хельхейма. — он заговорил тише и быстрее, пытаясь угнаться за своей мыслью.
— Тише, тише... — взволнованно вымолвила Фригг, смотря на сына с беспокойством. — Успокойся. — она провела рукой по его волосам и притянула ее к своей груди, желая успокоить Локи. — Я поняла. Все поняла. — она гладит Локи по голове.
— Что ты поняла? — голос принца прозвучал глухо и несчастно.
— Ты же знаешь, у ванов свои особенности магии, и Сигюн достаточно сильна, чтобы норны могли возложить на неё такую ношу, как предсказание Рагнорька. — у матушки ладони тёплые и она обхватывает лицо Локи. — То, что произошло, было ничто иное, как ее инициация. Ты чувствовал чужую магию, потому что это была стихийная магия, которая должна была ею поглотиться. Но, как я понимаю, ты вмешался в этот процесс... И получилось то, что получилось. — она печально улыбнулась, оставив на его лбу поцелую. — А теперь отдыхай. Я скажу отцу, чтобы сегодня с разговором к тебе не шёл. — Фригг вновь заставила Локи лечь, поправила одеяло, которым он был укрыт, и, подойдя к дверям, добавила. — За Сигюн не беспокойся. Теперь я знаю что произошло и смогу ей помочь...

Он долго ворочался в постели. Маялся от тревоги и страха. Иррациональной и необъяснимой. Ведь все уже случилось. Все уже предрешено судьбою. Так стоит ли переживать о конечности пути, о «Сумерках Богов», когда побывал в шаге от смерти уже сейчас? Всего мгновение Локи казалось, что, да, эти муки бессмысленны, что изводит себя понапрасну. Но то было всего лишь мгновение. Короткое и мимолетное. Ведь жизнь стоила того, чтобы бояться смерти. Жизнь во всех ее проявлениях стоило всего... И Локи хотел жить. Особенно теперь. Особенно сейчас.

Откинув одеяло, Локи встаёт с постели. Золотистое сияние окружающее ложе моргает и гаснет стоит ему отойти на несколько шагов. Принц морщится, понимая, если он не вернётся в постель, то в скором времени здесь будет целое столпотворение целителей. Поэтому он сплетает несколько рун, позволив своему двойнику занять его место на подушках. Золотой кокон реагирует предсказуемо, позволяя настоящему Локи мерить выделенные в лазарете комнаты неторопливым шагом. Пятнадцать шагов вдоль одной стены, двадцать вдоль другой. И тревожные мысли следуют след в след. Он хмурится, когда думает о Сигюн. Кусает губы, пытаясь предположить, что предпримет отец в ответ на то, что было сотворено руками его подруги, но не ею. Начинает злиться, когда вспоминает с чего началась ссора, последствия которой были столь ужасны, что он вновь с содроганием притрагивается к своей груди. Нервно сглатывает, но все же вновь мысленно возвращается к помолвке Сигюн. Локи не знает, кто стал ее женихов, но знает точно, что возненавидит его, как только его имя перестанет быть тайной. Он уверен, что «неотесанный мужлан» не доживет даже до свадьбы — вопрос лишь в том, кто успеет убить его первым, он или Сигюн. Мысль о том, что он готов убить ради Сигюн застаёт принца врасплох. Он останавливается, снова хмурится и лихорадочно пытается понять самого себя. Но сейчас все кажется таким зыбким и нечетким. Смазанным из за случившихся несчастий. Он знал лишь, что все ещё дорожит их дружбой, детством, что они разделили, смеясь и дурачась, и тем, что ещё не случилось, но может случиться... Стоит только дать этому шанс. Которого может и не быть, затребуй отец высшую меру наказания за покушение на жизнь принца.

— Отец. — его голос твёрд, как и взгляд, которым он смотрит на Одина. Их разговор сразу начался как то неправильно. Локи, после бессонной ночи, что он провёл на ногах в тревожных мыслях, не был рад тому, что отец пытался выспросить все подробности предсказания, произнесённого Сигюн. А Всеотец не был доволен скупыми ответами сына, даже тогда, когда получил дословный пересказ интересующего его предсказания. — Что ты собираешь предпринять в отношении Сигюн? — он задаёт вопрос прямо, больше не желая ходить вокруг да около.
— За то, что она совершила, положена высшая мера наказания. — не изменившись в лице, ответил Один.
— Обстоятельства, при которых это случилось, не учитываются?
— Отчего же. Я учитывал их, когда позволил лекарям устроить ее в лазарете, практически рядом с твоей палатой, вместо того, чтобы кинуть в темницу.

Локи смотрит на отца и не совсем понимает, откуда в нем взялось столько безразличия к человеку, который прожил под его крышей долгие годы, воспитывался вместе с его детьми, который был, в конце концов, гарантом мира между Асгардом и Ванахеймом. Это было настолько нехарактерное решение для отца, что закономерно вызывало у Локи сомнения. И много вопросов. Он отказывался верить, что отец не понимал, что со смертью Сигюн, у Ньерда не останется больше причин держать своё слово и свою вассальную клятву. Поэтому должны были быть другие причины, о которых Локи пока даже не догадывался, но о которых знал Один и которые он принимал во внимание при принятии своего решения.

— Я не совсем понимаю, сын, к чему ты клонишь.
— Прошу тебя о королевском помиловании. Во имя мира между асгардцами и ванами. — на этих словах отец невесело улыбается и качает головой. — Это в твоей власти. — продолжил Локи, проигнорировав всю иронию, отразившуюся на лице Всеотца. — Я отзову свои претензии при дворе, как только Сигюн очнётся и сможет присутствовать при этом. Тогда оснований для вынесения смертельного приговора не останется.
— Ты уверен? — переспрашивает отец, выражая всем своим видом скептицизм к этому вопросу. — На твою жизнь покушались. В вопросах жизнь и здоровья наследников престола обстоятельства нанесения тяжкого вреда не существенны...
— Для меня существенны. Не желаю, чтобы из за меня убивали мою подругу, которая оказалась избрана норнами для оглашения пророчества о конце света.
— Твоя жизнь. Тебе и решать. — нахмурившись, ответил Один. Он долго и внимательно рассматривал Локи, но, не добавив более ничего, удалился.

На второй день, Локи сбегает из лазарета, вопреки запретам лекарей и строжайшего наказа матери. Он чувствовал себя полностью здоровым, но Эйлиф и Фригг были неумолимы, заставляя принца раз за разом терпеть долгие диагностики. После них он делался жутко раздражительном и даже грубым, и мечтал оказаться на другом конце Вселенной лишь бы все это прекратилось. Он долго сидит в библиотеке, листая фолианты по лекарскому искусству и ментальным практикам, не зная, что конкретно ищет, но понимая, что решение проблемы Сигюн, находится на этих страницах. Буквы прыгают перед глазами, после долгого чтения, и Локи приходится прерваться. Он бездумно касается груди в том месте, на котором теперь белая неровная полоска шрама. Сколько бы не билась Фригг, свести его не удалось. И он сомневается, что это вообще возможно. Ведь рана была нанесена кинжалом сотворенным магией.

— Что ты здесь ищешь? — голос матери мягок, но все таки неожидан, и Локи вздрагивает, оборачиваясь.
— Кажется, то, что я ищу, еще не изобрели.
— Не иронизируй. — одернула его Фригг, присаживаясь в соседнее кресло. — Предположу, что ты ищешь то, что мы с Эйлифом не сумели найти. — и Локи кивает в ответ, откидываясь на спинку кресла. Он устало потирает лоб и вздыхает.
— Вы пробовали Ментальный Зов?
— Лично пробовала. Силы Зова не хватает. Или она погрузилась слишком глубоко в подсознание.
— Тогда это объясняет тщетность всех ваших попыток. — задумчиво протянул Локи, постукивая пальцем о подбородок. Его посетила неожиданная мысль, и глаза его вспыхнули изумрудным огнем. Он выпрямился в кресле, а через мгновение уже был на ногах. Он уже сделал пару шагов в сторону выхода из библиотеки, но, стремительно развернувшись, вернулся к матери. Он улыбнулся ей мягко, запечатлев на щеке сыновний поцелуй. Так же мягко пожал ее руки, и на прощание склонил голову в поклоне.
— Ооо, милый, чтобы тебе не пришло в голову, надеюсь, ты подумаешь десять раз прежде, чем это осуществить! — смеясь, напутствовала Фригг.

Он стоит в изножье. Смотрит. И никак не может справится с дрожью в руках. Ведь все оказалось сложнее стоило ему переступить порог палат отведенных Сигюн и увидеть ее. На первый взгляд бледную и бездвижную. Практически неживую. Но страху все равно — ведь разум помнит, чья рука держала кинжал, а тело помнит боль, что последовала за ударом. Думать о Сигюн в эти дни было просто, но увидеть оказалось испытанием. По спине пробежали мурашки, заставив принца передернуть плечами и судорожно вздохнуть. Он сцепил руки в замок, отведя взгляд от Сигюн. Разумом он все понимал и все решил для себя, но тело... не желало подчиняться, заходясь в приступе паники. Сжав зубы, принц выругался, кляня себя за слабость, и, словно желая доказать самому себе, что он способен пережить все, что бы судьба не послала ему, обходит кровать, останавливаясь у изголовья. Оно высокое и резное. И определенно будет мешать в том, что он задумал. Несколько несложные пассов руками и кровать преобразилась — она стала выше, а спинки исчезли. Он кивнул сам себе, вполне удовлетворившись результатом. Все было готово...

— Знаешь, — начал Локи вслух, призвав из темного угла палаты табурет. — А ты оказалась трусихой. — кривая усмешка искривила губы принца, когда он склонился над Сигюн. — Решила оставить меня разбираться с последствиями нашей ссоры в одиночку? — он внимательно рассматривает бледное лицо подруги, словно никогда прежде его не видел. Широкий разлет темных бровей и тонкие черты лица. Она была красива... Да, определенно красива, но красотой спокойной и неброской. Его пальцы касаются смоляных кудрей. Кажется, впервые. — Я не позволю тебе бросить меня вот так... Ооо, нет, моя милая Сигюн... — он накручивает одну из прядей волос себе на палец и его губы складываются в печальную улыбку, стирая все намеки страхов и ехидства. — Не теперь.

Принц сплетает ещё несколько заклинаний, защищая палаты Сигюн от любопытства посторонний и тех, кто решит ему помешать сделать то, что он задумал. Матушка просила подумать, как минимум десять раз, прежде, чем бросаться в омут с головой, пытаясь помочь Сигюн, и он добросовестно взвесил все "за" и "против", ведь погружаться в чужое сознание явно была не увеселительной прогулкой по садам Идунн. Он сбрасывает свой камзол и закатывает рукава рубахи. Удивительно, но сейчас не осталось ни сомнений, ни страхов. Локи был уверен, что у него все получится. Не может не получится... Не теперь.

Он касается пальцами её висков. Делает выдох. А затем глубокий вдох, как перед погружением в воду. И это действительно похоже на погружение. И воды в лимбе темные, взбаламученные. Безжизненные. Из которых Локи спешит выбраться. Не ровен час он в них потонет, и тогда никто им не поможет... Метафорической поверхности он достигает быстро. Отплевывается, смахивает с лица мутную воду, переводит дух и оглядывается. Сознание Сигюн это мрак. Безмолвие. Безветрие. Она покинула это место, оставив после себя старое кладбище. И Локи не уверен, что желает знать все то, что его подруга старается похоронить под каменными плитами. Но и миновать эти захоронения, не потревожив призраков ее памяти, не получится — не было ни дороги, ни тропы, что вилась бы среди могил, прокладывая путь к дальним рубежам создания Сигюн, в которых она и предпочла спрятаться. Поэтому его путь будет лежать напрямик...

У первого же надгробия Локи останавливается, пытаясь понять, действительно ли он слышит чей-то голос. Он прислушивается, затаив дыхание. Еле различимый шепот, который заглушается резким порывом ветра. Он поднял пыль, закружил ее, пронёсся смерчем, принеся с собой эхо, куда более сильное, чем шепот из могилы. В нем узнал он Сигюн. В нем узнал мольбу о помощи.

— Где?! — он закрутился на месте, пытаясь понять откуда налетел ветер, откуда донёсся голос Сигюн. — Где? Не молчи, Сигюн! Укажи мне путь!..

Ветер унёсся прочь. А за ним и голос Сигюн. На кладбище на несколько мгновений воцарилась тишина. Звенящая. И столь же зловещая, как и весь пейзаж, представший перед Локи. Не сложно было догадаться какие воспоминания и мысли Сигюн хоронит в этом месте — в них точно нет ничего хорошего, как нет и на настоящих кладбищах.

Локи хмурится, когда все ещё пытается определить, откуда налетел ветер, принесший с собой голос подруги. И ёжится, когда вновь слышит еле разборчивый шёпот из под могильной плиты, возле которой он стоит. От времени и могильного плюща на надгробии стёрлись все надписи, и сколько бы Локи не пытался разобрать написанное, ему это не удавалось. Чтобы там не оставила Сигюн, это было нечто тревожное и пугающее. По крайней мере шёпот создавал именно такое впечатление. Принца передернуло, и он поспешил прочь, не желая узнать в этом шепоте хотя бы слово...

Он спешно минует несколько могил и один полуразрушенный склеп, не останавливаясь у них, когда здешнее серое небо затянутое быстро несущимися грозовыми тучами озаряется золотой вспышкой. Странное зарево на несколько долгих мгновений преображает серый, унылый пейзаж в нечто не столь мрачное и угнетающее, но Локи не успевает в полной мере оценить преображение, понимая, что вспышка хоть и гаснет, но не исчезает. Он смотрит наверх, прищурившись, наблюдая, как маленькая золотая комета с длинным хвостом, уходящим куда то вдаль и мрак, в котором и теряется, падает вниз. Принц делает несколько шагов вперёд, выпростав руки к небу, уже понимая, что это ещё одна весточка от Сигюн. Шарик света мягко оседает у него на ладонях. Он кажется живым и тёплым. Его тепло согревает замершие пальцы принца, словно тёплое дыхание. А свет наполняет душу чем то светлым и умиротворенным. В нем чувствуется магия Сигюн, её сила, её дружеское приветствие и светлая улыбка, легкое касание руки и надежда, что Локи найдёт её в ее же царстве Тьмы. Он чувствует внутри него мягкую пульсацию — огонёк затрепетал в его ладонях, вспыхнул ярким светом и обернулся вокруг его запястья золотой нитью. Ощущение было, словно Сигюн за руку его взяла. Это было полузабытое чувство из детства, от которого внутри у принца что то жалостливо заскулило и заскреблось, попросилось наружу желанием схватить эту невидимую руку и не отпускать. Нить на руке натянулась и слабо дернулась, потянула Локи в сторону своего хвоста, который терялся где то вдалеке меж могил и склепов.

... Первого живого призрака он встречает, миновав десятки могил заросших травой и совсем новых. На одной из такой сидит мужчина. Он улыбается, а заприметив Локи, машет ему рукой, слово старому знакомому в приветствии. Появление кого то столь же целостного, как и он сам, на этом кладбище похороненных страхов и плохих воспоминаний, заставляет принца обеспокоено осмотреться. В этом месте нет ничего хорошо, напоминает сам себе Локи и подозрительно косится на мужчину, что расположился на надгробии. Призрак-воспоминание кажется Локи знакомым. То был светловолосый асгардец. Крепко сложенный, что выдавало в нем солдата. А самодовольная улыбка, не сходящая с его лица, указывала, что перед ним один из... командиров Багровых ястребов. Теорик. Знакомство с ним стерлось из памяти принца — настолько оно было поверхностным, даже не смотря на то, что он возглавлял личный отряд эйнхериев Одина. Локи не имел о нем никакого мнения, но, кажется, Теорик только, что приобрёл в лице принца свой самый страшный кошмар... Щека у Локи дернулась, когда скалящийся в улыбки призрак в притворном сожалении от вырвавшихся слов, округляет глаза. Стиснув зубы в бессильной злобе, принц хочет стереть этот оскал с лица Теорика. Настоящего. Живого. Который получил в качестве невесты младшую принцессу Ванахейма. Он улыбался ей так же? Он смотрел на неё таким же масленым взглядом? Раздевал ли он её взглядом уже на помолвке? Суставы пальцев затрещали, сжившись в кулаки до побелевших костяшек. Глаза принца вспыхнули злобой и желанием пустить кровь. Он клянётся кровью Имира, что выпотрошит этот кусок дерьма настолько жестоко, насколько это вообще возможно, отделит его голову и похоронит в неглубокой могиле, водрузив ее меж ягодиц... А после Локи обязательно поинтересуется у отца, почему он посчитал возможным пойти на такой мезальянс, отдав Сигюн, младшую принцессу Ванахейма, плебею в невесты. Хохот, которым разразился призрак Теорика, заглушает мысли принца, шёпот могил. Он звучит оглушающе и, кажется, будет теперь всегда звучать в голове Локи тревожным звоночком, набатом надвигающейся бури, что буде  способна в своей неистовости разрушить все вокруг. Теперь Теорик поселится и в голове принца, и там он будет хохотать, заливаться ублюдочным смехом и насмешливо смотреть на него, всем своим видом показывая, что он вышел победителем, получив свою награду — Сигюн. В его мыслях он все ещё смеётся, в то время, как Теорик беззвучно раскрывает свой кривой рот, указывая куда в сторону. Локи шумно выдыхает. Он не слышал то, что сказал призрак и слава прародителям... Ведь иначе он бросился на него уже прямо здесь, позабыв, что это всего лишь воспоминание...

Хохот Теорика незаметно превращается в душераздирающий вой, преисполненный ненавистью и злобой. Кровь в жилах принца стынет, когда мимо, обдав могильным холодом и не обращая на него никакого внимания, словно ураган проносится женщина. Локи успевает заметить лишь смазанные черты лица. Нечеткие. Оплывшие. Все остальное затмевает собой вой ненависти. Призрак женщины надрывается, проклиная и кляня кого то — Сигюн? — в своей смерти. Он не успевает даже сделать предположение о личности этой женщины, когда в поле его зрения возникает девица, богато одетая, улыбающаяся столь искушающе, что не будь они в сознании Сигюн, Локи непременно попытал свою удачу, предложив сыграть ей в игру... Но мгновение спустя он узнает в ней старшую сестрицу Сигюн, Фрейю — нареченную богиню любви. Это отрезвляет принца. Заставляет вспомнить, с чего все началось, чем закончилось, и куда привело. Он хватает ее руку, что бесцеремонно касается его лица, в кокетливой попытке возбудить его внимание. Сжимает сильно.

— Не прикасайся. — в голосе звучит неприкрытая угроза. Принц зло сверкает глазами и выпускает девичью руку из хватки, делая шаг в сторону. Воспоминание Фрейи не придаёт значение прозвучавшему предупреждению, продолжая говорить в издевательской манере о мертвой матери, что ненавидит своё дитя, о Сигюн, что пытается забыть переданные ей её "любимой" сестрицей последние слова матери. Подруга никогда не рассказывала этого Локи... Она, как оказалось, никогда не делилась с ним чем то действительно наболевшем, чем то, что ее беспокоит по-настоящему, чем то, что ее разрывает на части. Когда сам он был для неё открытой книгой — она знала все: обиды на старшего брата, конфронтации с приятелями Тора, пренебрежение отца и его сомнения. Желчный ком застревает в горле и принц натужно сглатывает. Он поворачивает голову в сторону Фрейи. Долго смотрит на неё, прежде, чем ответить на ее вопрос.
— Не желаю. — и словно услышав это, нить на запястье натянулась, уводя Локи прочь от могил, в которых захоронено то, что причиняет так много боли его подруге.

Далеко уйти ему не удаётся. На его пути могила. На надгробной плите четко выбитая надпись "Лофт". На ней, словно специально повторяя позу Теорика, восседает Локи. Его рот кривится в ухмылке. Неужели все, кто здесь обитает так по-ублюдочному скалиться? Принц смотрит на свой призрак, молча. Он практически не удивлён. В особенно, когда вспоминает, сколько ненависти и боли Сигюн вкладывала в его имя на ванахеймский манер, когда в последний раз называла его так. Да, его место определённо здесь...

— Надо полагать, ты собираешь открыть мне глаза? — в тон отвечает Локи без особого энтузиазма. Нить на запястье натягивает, зовёт идти дальше, но... он остаётся на месте.

Призраки у Сигюн говорливые. И до одури честные. Говорят все, что думают, и не заботятся о последствиях. Ведь здесь последствий и не будет. Здесь, в темных уголках сознания Сигюн, никто кроме неё самой и не услышит этой правды. Это ее правда. Ее словами здесь говорит каждый из призраков. Она наполняет их смыслом и горечью. Болью. Надрывом. И теперь, когда она слаба и испугана, когда предпочла спрятаться в единственно безопасный темный угол —  собственное кладбище несбывшихся надежд и страхов — все они получили право говорить без ее разрешения. Цепные псы сорвались с цепи и норовят укусить хозяйку побольнее, а заодно и ее гостя, что по незнанию или из собственного мазахисткого любопытства продолжает слушать их. Они скалиться, хохочут, заходясь в гомерическом смехе, рубят правду с плеча и снова скалиться, наблюдая за побелевшими от ярости лицами своих слушателей.

Призрачный Лофт до невозможности похож на Локи. Точная копия, что теперь навсегда останется здесь по велению своей хозяйки. Погребённый под плитой, что освещает вечно горящий изумрудный огонь чародея. Кто он этот призрачный Лофт? Несбывшаяся мечта? Или самый страшный кошмар, что желают забыть, как страшный сон? И кто тогда настоящий Локи?..

Его копия говорит словами Сигюн, но голосом принца, издевательски растягивая слова, насмешливо щуря глаза — в точности копируя манеру Локи говорить с людьми, что не заслуживают ни уважения, ни хотя бы каплю внимания столь сиятельной персоны, как его. Правда Сигюн произнесённая его собственным голосом ранит. Режет по живому. Вскрывает старую зарубцевавшуюся рану. И ему хочется спросить в ответ простым "а кого любить?"... Кто достоин этого чувства? Кто не посмеет в ответ посмеяться над этим? Или попытаться использовать это против него? Кто готов принять его чёртову любовь, не желая при этом переломить хребет его собственного я? Все. Абсолютно все, даже его матушка, горячо любимая вопреки его страхам Фригг, желала изменить его. Отец? Он всегда смотрел на Локи, как на непутевого ребёнка. Брат? Даже он хотел, чтобы младший брат был больше похож на его товарищей, с которыми можно было помахаться кулаками, выпить в трактире перебродившего эля и хохотать над какой нибудь чушью. Сигюн?.. Он думал, что знает, чего она хочет. Он думал, что знает её. Но он не знал и не видел. Ведь она не говорила. Не показывала. Не доверила. Зачем навязывать то, что не нужно другому? Отсюда и другие юбки, отсюда ее слезы.

Принц смотрит на ненастоящего себя, смотрит, как он исходится презрением и иронией. Как предлагает позвать Теорика, чтобы тот растолковал ему более доходчиво об истинном положении вещей. Причём здесь этот ублюдок, Локи не понимает, но и не знает, что ответить своей копии столь же колкое и ехидное. Ведь все так. Все правда. А на неё, как правило, не обижаются...

Нить на запястье натягивается. До боли. До пережатых вен. Тянет в сторону. Зовет идти дальше. Нить нетерпеливо дергается. Но Локи смотрит на свою копию, не шевелясь и не моргая. Что он хочет услышать от неё? Какую ещё правду ему нужно узнать из собственных уст? Но призрачный Лофт не успевает поведать чего то столь же значимого... рассыпаясь пеплом, опадая серыми хлопьями к его ногам. Видимо вот таким незатейливым образом Сигюн пожелала, чтобы ее воспоминание замолчало, а настоящий Локи, наконец, продолжил путь. Принц ещё некоторое время смотрит себе под ноги. Всего лишь сила мысли, чуть-чуть магии и воспоминание исчезает, оставляя после себя лишь горечь.

...Золотая нить приводит его к склепу. Старая каменная кладка увита плющом. А вход стережёт пара безобразных в своей отвратительности горгулий. Их разинутые пасти скалиться на Локи, но их устрашающий вид не трогает принца. Он смотрит в тёмный провал входа, где теряется сияние путеводной нити, и отчего то медлит. Всего одно мгновение принцу кажется, что ему страшно. Что он не готов. Нить на запястье слабо дергается и с громким звуком лопается, словно струна лютни. Мерный гудящий звук эхом отражается в узком темном коридоре, что был за дверным проемом. Ее обрывки медленно гаснут, стремительно теряя своё тепло и магию. Невидимая рука Сигюн, приведшая его к порогу ее убежища, исчезает. И внутри снова что то воет и скребется в тревожном чувстве потери. Это подталкивает принца сделать шаг. Ступить под сень склепа прямо во тьму. Эхо его торопливых шагов, стылый воздух, голос Сигюн, зовущий его и полумрак, который скрадывает все прочее.

   — Сигюн. — он, наконец, видит её. Она измучена и напугана. Смотрит виновато. Руки тянет. В грудь его утыкается. А он выдыхает от облегчения. Обнимает ее крепко. Нашёл! Наконец то, нашёл... Сигюн отстраняется, смотрит серой бездной, в которой плещется то, чему Локи боится дать название. Словами захлебывается, торопясь сказать так много от облечения. Локи улыбается ей печально, когда она касается его щеки. Но она быстро сползает с лица, когда Сигюн тянется к нему. Он смотрит на неё с непониманием и оторопью, когда ее губы касаются его. Они касаются по началу мягко и робко, словно это поцелуй невинной девы, но стеснение быстро уступает искушению пойти дальше, и Сигюн не колеблется, углубляя поцелуй. Он выходит стылым и сладким. Слаще и волнительнее, чем Локи вообще может представить. И все же... все же как будто что то не так. Это мысль прошивает его сознание запоздало, когда в глазах Сигюн не остаётся ничего — пустота. Она отворачивается от него, смотрит себе за спину и щёлкает пальцами, разгоняя сумрак склепа по углам. Обнажая неприглядную реальность, в которой его целовала лишь копия, в то время как настоящая Сигюн смотрела на это... и глотала слезы, заходясь в беззвучном плаче. Локи смотрит настоящей Сигюн в глаза. Безотрывно. Пока ее копия, самодовольно ухмыляясь, разит своим словом своего создателя, а острой улыбкой уже принца — на прощанье. Когда они остаются одни в безмолвии склепа, Локи тяжело вздыхает, чувствуя себя беспомощным и использованным. Он смотрит в покрасневшие глаза Сигюн. Устало так. Изможденно. С немым вопросом. Надрывом. Неужели такова плата за все, что он сделал и в особенности за то, что не сделал?

— Ты жестока ко мне, Сигюн. Неоправданно жестока... — качает он головой. Смотрит на неё ещё мгновение, а после, молча, подходит, чтобы вынуть кляп и освободить руки от пут. Он сосредоточен. Больше не заглядывает Сигюн в глаза. Пальцы ловко распутывают узел, а губы поджимаются в молчаливом осуждении. Когда он выпрямляется, она трет свои запястья и отводит взгляд. Не смотрит на него в ответ. Да, это больно и опустошающе. Да, Сигюн... — Пойдём. — он протягивает ей руку, на которую она может опереться...

...Он чувствует своё тело: затёкшую шею и спину, сведенные судорогой пальцы, которые все ещё касались висков Сигюн, тяжёлую голову, что склонилась к самой его груди. Вынырнуть из чужого сознания легко. Как проснуться. Он подымает голову, пытается проморгаться. Но усталость накатывает внезапно. Лавиной обрушивается. И Локи обессилено кладёт свою голову на подушку рядом с головой Сигюн. Моргает все медленнее. Один раз. Второй. И вот он уже погружается в глубокий сон.

Грохот двери оглушающий и столь неожиданный, что принц подскакивает на своём месте, резко выныривая из сна. Первое, что он видит это Фригг. За ее спиной маячит несколько целителей и даже стража, которые не решаются оттеснить сердитую царицу в сторону.

— Я так и знала!.. — в голосе матери беспокойство напополам с гневом. Она стремительно входит в палату, приближаясь к ложу, на котором лежала Сигюн. — Позволь спросить, что ты здесь делал?
— То, что у вас не получилось, получилось у меня. — Локи поспешно встаёт на ноги, чувствуя, как онемевшие ноги практически отказываются его слушаться. Он спешно активирует целительское поле, желая доказать свою правоту.
— Я вижу. — уже мягче проговорила матушка, не смотря на Локи. — Я рада, что ты очнулась, дорогая. — ласково проговорила Фригг, обращаясь к Сигюн. Со стороны входа послышалось возбужденное перешептывание целителей, которые мгновением позже уже оттеснили принца от ложа, чтобы провести диагностику. Вокруг его подруги поднялась суета, и Локи, не желая путаться под ногами, не заметно для всех оказался у дверей. Он обернулся. Одно долгое мгновение он смотрел на Сигюн. Внутри завязался тугой узел, который теперь нужно было как то распутать. На это уйдёт много бессонных ночей. А сейчас ему лучше уйти...

Жизнь, казавшаяся раньше такой простой и понятной, в один момент показала, что просто бывает только мёртвым. Все как то встала с ног на голову, закружило в безумном вихре магии, предсказаний, боли и страхов. Локи потерялся в нем. Заплутал. Не знал теперь, куда ему идти, ведь все ориентиры сбиты, все путеводные звёзды погасли. Он остановился у распутья, а дороге всего две: назад к прежней жизни или вперёд к тому, что было предсказано... Повернуть назад значило забыть, затереть в собственной памяти все то, что произошло за последние дни. Но как? Как такое вообще возможно забыть?! Он качает головой. Нет. Не забыть. Не затереть. Такое нужно помнить сколько бы боли это не приносило. Поэтому только вперёд?.. К Рагнарьку?.. По спине принца прошла судорога, а на затылке зашевелились волосы — его до сих пор бросало в дрожь от услышанного предсказания. Он судорожно вздыхает, как будто все ещё чувствуя в своей груди кинжал, но каждый раз проверяя, нащупывал лишь полоску шрама теперь уже оставшегося навсегда. Почему ему так страшно? Каждый раз страшно? Словно все то, что было произнесено Сигюн, начнётся с него. Он станет причиной конца... Плохое предчувствие сжимало сердце каждый раз, когда в голове звучали слова предсказания. Но так ведь не должно быть? Он каждый раз задавал этот вопрос в пустоту, призывал хаос к ответу, но в ответ, как правило, была тишина. Если он хотел ответов, он должен был найти их сам или тех, кто может дать их.

В дни своих раздумий Локи сделался крайне молчаливым. Апатичным. Крайне редко выходил из своих комнат, пропуская даже совместные ужины с семьей. Обеспокоенная царица несколько раз пыталась завести с младшим сыном разговор, даже надоумила Тора попытаться расшевелить брата, но все без толку. Локи уклонялся от разговоров с матерью, шикал на брата, отсылая его настолько далеко насколько хаос это позволял, и снова замыкался. Понять, кто смог бы ответить на его вопросы, не заняло много времени. Но набраться смелости и достаточно дерзости, чтобы явится к самим норнам... было совершенно иным делом. Как и найти пути, что скрыли бы его намерения от Хеймдалля.

Когда стоит цель, все становится проще на какое то время. Ровно до тех пор, пока матушка не заводит разговор о Сигюн. Она рассказывает о её здоровье, о том, что отец приказал носить ей браслеты для подавления всей ее магической силы ровно до тех пор пока заклинатели из Ванахейма не дадут четкого ответа и гарантий, что подобного больше не повторится. О том, что ее как несколько дней выпустили из лазарета и она, словно затворница, не покидает своих комнат. Локи слушает молча. Не выдавая ни своего смятения, ни обид. Вообще никаких эмоций. Но внутри буря! Матушке ведь не обязательно знать, какую шутку сыграло подсознание Сигюн с ней самой да Локи в придачу. Ей не обязательно знать о злых слезах Сигюн, виной которым была ревность. Ей не обязательно знать, что во снах он до сих пор чувствует этот поцелуй. Стылый и сладкий. Ей не обязательно знать, что он задается вопросом, а каков был бы их поцелуй в реальности. Ей не обязательно знать, что мысли его всегда возвращаются к ней, стоит только отвлечься от поисков. Но Фригг, кажется, и не нужно знать всего этого, чтобы понимать, что на душе у сына, чтобы продолжать рассказывать о делах Сигюн...

...Его торопливые шаги гулким эхом разносятся по широкому коридору. Кажется, он только что нашёл то, что искал, и он спешил укрыться в комнатах, чтобы все как следует обдумать прежде, чем выдвигаться в путь.

— Ваше Величество! — окликают Локи. Принц останавливается. Чуть хмурится, но все таки оборачивается, когда слышит за спиной быстрые приближающиеся шаги. — Прошу меня извинить, что отвлекаю вас. Но я хотел выразить вам свою благодарность по поводу вашей доброты в отношении моей невесты, что обвинялась в причинении тяжкого вреда Вашей Светлости. — это был Теорик, склонивший голову в поклоне. — Поверьте, Сигюн этого никогда не забудет. — вежливые тон и подобающие случаю слова, а под ними слышится то, что он пытается безуспешно скрыть от нареченного Бога коварства и лжи.

— Не сомневаюсь. — довольно прохладно отвечает Локи, отмечая про себя, что воспоминание Сигюн об истинном лице Теорике было недалеки от истины. Свою ублюдочную сущность он практически и не скрывал.

— Ваше великодушие подарило мне возможность взять в жены женщину, что я безмерно боготворю. Теперь вы вправе просить у меня все, что бы вы не пожелали. — Теорик вновь поклонился. Правда хотел он явно выразится несколько иначе, однако это прозвучало искренне и правдиво, вызвав у принца приступ холодной ярости и мстительное желание поинтересоваться, не совершит ли он самоубийства, если он того попросит. Выпьет ли яду, если он поднесёт ему кубок и велит выпить? Бросится ли в Мировой океан, если он того пожелает? Локи смотрит на Теорика все так же холодно. В голове его стучит молотком "моя, моя моямоямоя...". Никакой Теорик не сумеет ее заполучить. Он скорее убьёт его, чем позволит прикоснуться к ней... Он проникнет под ее кожу, в ее разум, отравит своим ядом все ее помыслы лишь бы она не досталась никому кроме него.

— Пустое, Теорик. — лицо принца смягчили тёмные помыслы. Они же растянули губы в легкой улыбке. — Я сделал это в знак нашей давней дружбы. Думаю, и вы не смогли бы поступить иначе в моем случае.

...Этот укромный уголок сада был только их местом. Безлюдный и тихий. Тронутый легким морозцем и инеем. Локи только сейчас понимает, ступая по еле виднеющейся тропинке, что Йоль минул. Праздничные костры были сожжены. Дети давно уже разнесли по домам яблоки и гвоздику...

[— Все, что ты должен знать, царевич, так это то, что она предвестник, а ты предназначение. Она глашатай нашей воли, ты наши руки. Сумеркам Богов быть, каким бы путями ты не последовал, царевич. Воспротивится судьбе и долгу ты не в силах. Так ведь, Скульд?]

Предчувствие не обмануло Локи. Все догадки и плохие мысли в одночасье стали реальностью, найдя подтверждение в словах норн. Страшных по своей сути. Неотвратимых в своей неизбежности. Норны велели смириться. Покорится своему предназначению. И ждать своего часа... Скульд уверяла, что он поймёт, когда его время придёт, когда ему придётся положить начало конца. Все пути приведут к Рагнарьку. И ему суждено его начать!.. О, Великий хаос! Принц помнит, как был ошеломлён и напуган, не зная, что сказать в ответ сёстрам, что были так циничны в своём могуществе. Скульд тогда склонилась к нему, коснувшись по-матерински его лба поцелуем, забирая страхи и тревоги, что были вызваны правдой, позволяя глубоко вздохнуть от облегчения. Младшая норна назвала это своим вторам даром ему...

[— Первым было сердце женщины. Нежное и любящее. Я вложила его в твои руки. Но ты упорно продолжаешь искать ее в других. Твои сомнения не делают тебе чести, царевич. И они могут привести к большим бедам.]

Слова Скульд до сих пор отзывается внутри глухой тоской и негодованием. Норны все решили за них. Напророчили. И велят смириться... Локи всегда считал себя свободным, вольным выбирать самому. Кажется, тогда норны посмеялись над ним, увидев вспышку гнева, назвав глупым мальчишкой пытающимся плыть против течения и искать то, что и так у него уже есть. Потом он действительно чувствовал себя бесконечно глупым и слепым, когда минутный гнев улёгся, позволив взглянуть на все ясным взоров и с удивлением понять, что Сигюн его. Единственно его...
Он замечает ее издалека. Одинокий, тонкий силуэт. Воплощение тоски и печали. Встретить ее здесь — не новость. В саду, на их места, тем более. Она замечает его, когда он достаточно близко. Вздрагивает. Мнёт подол своего платья. Страшно? Совестно? Что бродит в ее темной бедовой голове на этот раз? Что заставляет ее поднять на принца измученный взор, улыбнуться ему вымученно — через силу. В какую ловушку она загнала себя на этот раз? Что напридумывали? Какие склепы возвела у себя в сознании?

Сигюн медлит, кажется, не зная, что сказать. Локи в принципе тоже. По крайней мере, для начала. Ведь сказать на самом деле нужно было слишком много. Сигюн сдвигается в сторону, освобождая для него место на скамье. И он располагается рядом, стоит ей только предложить это и тихо и односложно ответить:
— Пожалуй.

Неловкое молчание все так же прерывает Сигюн, признавая тоску по нему. Локи вздыхает. Тихо.

— Нужно было время подумать... Нам обоим. — и это правда. Разговор с норнами снова перевернул все с ног на голову, и Локи нужно было время. Смирится. Осознать. Принять. И понять, что ему нужно делать. — Ты разговаривала с Всеотцом? — спрашивает он, кивая на браслеты на запястьях Сигюн. — Это он приказал их носить? — его вопрос звучит глухо и даже зло, когда он, наконец, различает выбитые руны на браслетах, что подавляют магию полностью. Двимеритовые кандалы, что используется только для заключённых — видимо Один все ещё считает Сигюн опасной. И Локи отдергивает рукав камзола, обнажая своё запястье. Подвеска, что была вручена Верданди со словами передать ее их предвестнице. — Норны велели передать это тебе. Пусть заклинатели, что прибыли из Ванахейма скажут отцу, что нашли решение твоей проблемы. — Локи протянул Сигюн кожаный шнурок, на который были нанизаны три рунных камня. — Ни заклинателям, ни отцу не нужно знать, кто тебе его передал... — он вложил подвеску в ее ладони с облегчением и посмотрел на Сигюн. Цепким, внимательным взглядом. — Я хотел спросить тебя... — Локи хмурится. Все эти дни в его голове крутился лишь один вопрос. — Почему? — вопрос всеобъемлющий. Вопрос, относящийся вообще ко всему, что с ними случилось.

[— Твой путь будет долог, царевич. Из за потерь и обид душа твоя почернеет, как и твои помыслы. Но это не будет иметь значения для Неё...]

Он видит — ей страшно. Кажется, одна только мысль, что он осмелился пойти к норнам, вселяет в неё ужас. Практически благоговейный. Но даже он не скрывает ее недовольства. Легко представить, что в этот момент Сигюн считает его самонадеянным идиотом, кидающимся в крайности. Всегда так считала. И будет считать. Ведь так, Сигюн? И все же она через тяжелый вздох криво улыбается ему, оглаживая гладкие рунные камни, и благодарит на выходе. Ее усталое «спасибо» раздирает все внутри в кровь. Потому что веет от него смирением. Ненавистным смирением! Локи знает. Читает в ее глазах недовольство, обиду, страх, но она ничего не говорит. Опять! Взгляд принца тяжелеет. Снова ступаешь на проторенную дорожку, Сигюн? Не позволю! Мысль эта стучит набатом в голове и он задаёт вопрос, толкая ее в бездну... Пусть, наконец, скажет все ему в лицо. Как в канун Йоля, когда пыталась заставить его перестать болтать о девках, что побывали в его постели. Наверное, Локи был готов даже получить ещё один удар кинжала в сердце лишь бы она, наконец, перестала скрывать правду от него и себя. Горькую. Больную. Но правду. Кому как не богу обмана знать ценность сказанной правды? Он толкает Сигюн к пропасти и ожидает от неё сопротивления. Бури. Но она не наступает. Сигюн даже взгляд принца не выдерживает. Отворачивается. Порывисто встаёт со скамьи. Готова бежать не иначе!.. Локи уже готов встать следом за ней, не желая отпускать ее... прежде, чем все будет сказано. Но она не уходит. Делает всего несколько шагов от скамьи, отворачивается от Локи, словно на принца смотреть больно.  Стоит с прямой спиной, как будто кол проглотила. Молчит. И Локи вместе с ней, не желая давить ещё больше, не желая делать им обоим больнее, чем уже есть сейчас. Он опускает взгляд на свои руки, сцепленные в замок. Разглядывает побелевшие костяшки, легкие ожоги от поспешно сплетенных заклинаний, мозоли от меча. Но вскидывает голову, действительно не понимая, почему Сигюн кажется, что он не способен понять ее. Слова задевают его. Он поджимает губы, сузив глаза от недовольства. Ждёт, что ещё скажет его подруга. Может объяснит, что она имела в виду? Она разворачивается к нему лицом. Разводит руки в стороны. Просит взглянуть на неё. Но Локи и так смотрит. Смотрит в ее глаза и понимает, что сейчас она скажет нечто, что завяжет его внутренности узлом. Ее лицо страдальчески кривится, а голос ломается до шепота вслед словам. По спине принца пробегает озноб, когда он вспоминает женщину из воспоминаний Сигюн с оплывшими чертами лица и извергаемыми проклятиями в адрес дочери. Эта боль живет в ней всю ее жизнь, как будет жить и воспоминание о том, что случилось в канун Йоля... Это оставило на них обоих неизгладимый след. И будет мучить их обоих ещё долгие годы. Но сожаления — это пустая трата времени. Это прошлое, что будет калечить их в настоящем. Локи хочет сказать об этом, не желая, чтобы эти моменты управляли всеми его поступками в будущем, но... рта не рассказывает. Только смотрит на Сигюн. Напряжённо. Потому что подруга заговорила о произнесенном пророчестве. Потому что заговорила о норнах. Потому что считает себя монстром, что толкает его на совершение своего предназначения. Потому что эта извращённая логика ломает ее. Или уже сломала?.. Потому что признание, которое она произносит с надрывом, эхом звучит в его в миг опустевшей голове. Потому что выглядит она при этом глубоко несчастной. Локи всегда знал, что любовь ранит. Всегда ранит сильно и надолго. Любовь — это вложить в чужие руки кинжал и надеяться, что им не воспользуются. И Сигюн вложила их в руки принца. Глаза закрыла, слабо улыбаясь ему. Ожидает удара?..

Локи резко встаёт на ноги. Подходит к Сигюн близко. Очень близко. Смотрит на неё сверху вниз, замечая, как подрагивают ее прикрытые веки, как дышит неровно.

— А теперь посмотри на меня, Сигюн. — Локи просит вкрадчиво и мягко. — Ты права. Ты монстр. Но и я тоже, и отнюдь не твоими силами... Норны бы не сделали из тебя предвестницу, а из меня предназначение, если бы мы не были теми, кто мы есть. — он протягивает руку к ее кудрям. Прикасается к ним осторожно. — Это было предрешено самой Урд. — Локи заглядывает ей в глаза. Хочет, чтобы она поняла, что не ей себя винить в том, что ему предстоит сделать. Не ей... Ведь не ее руками будут сотворены Сумерки Богов. Она лишь глас, возвещающий конец.

Он смотрит на неё, а внутри что-то оборвалось с оглушительным звоном. Пустота внутри завибрировала, отозвалась на этот звук пока ещё неясным порывом. И принц поддаётся ей, как самому себе. Берет Сигюн за руку. Ту самую, что нанесла практически смертельный удар в его грудь. Он проводит большим пальцем по хрупким костяшкам, ощутив под пальцами нежную кожу. Нежную, но холодную. Ее руки видимо озябли от волнения и холода, что царит в Асгарде. Сигюн вздрагивает, смотрит на него во все глаза. И руку пытается высвободить. Но Локи лишь тянет ее на себя. Резко. Так что она поддаётся вперёд, утыкаясь ему в грудь из-за чего возглас возмущения получается глухим и полузадушенным. Локи косит глаза. Наблюдает, как болезненная бледность на ее лице сменяется румянцем, как ее серо-голубые глаза беспокойно метающая, выдавая все ее нервозность. Он скользит взглядом по волосам, что собраны на ванахеймский манер, по розовой мочке уха, к которому он склоняется.

— И я знаю о твоих чувствах. Сложно не догадаться о них, после всего случившегося... — зашептал он ей прямо на ухо. Тихо. Проникновенно. — Ты моя. — он поддаётся чуть вперёд, касаясь кончиком своего носа ее уха. — Так норны напророчили. — не шепчет, а выдыхает, прикрывая глаза и чувствуя дрожь Сигюн. — Ты же этого хотела? — губы складываются в легкую ухмылку. — Оказаться на месте тех, кому я задираю юбки? — он говорит это специально. Знает, что благовоспитанные ушки Сигюн вспыхнут, а мысли ее, наконец, перестанет возвращаться к тому, что долгие дни поедало ее заживо. Он ожидает от неё взрыва негодования или восторга напополам с уязвлённой гордостью. Или всего вместе. Ведь где то внутри себя она прячет ту Сигюн, что способна показать все это, не таясь. Ту Сигюн, что поцеловала его в назидание самой себе. Локи отстраняется от подруги. Снова смотрит сверху вниз на неё. Взгляд его задерживается на губах. — Прежде, чем ты найдёшься с ответом... я должен поцеловать тебя. — он не даёт ей время на осмысление происходящего. Склоняется к ее лицу... и целует.