Столько усилий и все, кажется, в пустую. Долгие годы на то, чтобы обуздать, взять под контроль свои звериные желания, готовы вылететь в трубу, потому что этот запах... запах Жертвы, — сладкий, сводящий желудок в голодном спазме, заставляющий изводится слюной, — сводил с ума БОЛЬШОГО и СТРАШНОГО СЕРОГО ВОЛКА. Зверь внутри него никуда не делся за эти годы. Он затаился, задремал. Дал почувствовать Бигби вкус паршивой, но размеренной жизни, где его уже не бояться, но и не уважают. ЧУДОВИЩЕ как будто бы затерялось в темных закоулках разума, заплутало, дав шерифу узнать, что значит быть человеком, дав возможность обрести цель и ступить на путь все равно, что искупления, служа жителям Фейблтауна карающей дланью и щитом. В этом был смысл, думал Бигби. В этом был смысл, ведь он желал прощения.
Губы Волка дергаются от раздражения, и лицо его принимает угрюмый вид. Он смотрит на Красную Шапочку взглядом тяжелым, отчетливо понимая, что именно ее прощения он не желает и не примет. Она навсегда останется его Добычей, сладко пахнущей и столь же приятной на вкус. В душе его звериной навсегда запечатлелся образ беспечной наивности и веры в добро, которыми он воспользовался цинично и вероломно. Такую непорочность хотелось опорочить. Уничтожить. Такую наивность хотелось сломить. Ему хотелось, действительно хотелось поддаться себе, уступить своей истинной животной натуре, но... он, кажется, слишком давно пребывает в человеческой шкуре, чтобы не вспомнить о моральной стороне вопроса, о тех усилия, что поставила перед ним Снежка и которым он пытается безуспешно соответствовать долгие-долгие годы. И самое главное условие Бигби был готов нарушить прямо здесь и сейчас, потому что ЗВЕРЬ внутри него силён и он жаждет утолить свой голод.
Убить Красную Шапочку было бы легко. Особенно сейчас, когда она сама пришла к нему и стоит, заламывая руки.
Убить...
Убить!..
Бигби делает вид, что не обращает внимания на требование ЧУДОВИЩА, что стучит барабанным боем в голове. Игнорирует его с трудом, но стоически, напоминая себе, что убийство лишь все осложнит для него. Секундная слабость, секундный триумф и сладость нежной плоти сможет утолить его голод, сможет дать мнимое чувство насыщения, которое исчезнет слишком быстро, оставив после себя пустое брюхо и напомнив Сказаниям, что он ЖИВОТНОЕ с острыми зубами и длинными когтями.
Редхуд смотрит на него своими наивными зелёными глазищами, говорит, что за ней кто-то следит и дрожит. Бигби носом воздух втягивает, желает учуять ее страх. У неё он терпкий, чуть горчащий на самом кончике языка, но неизменно сладкий и одурманивающий. Невинность так не пахнет. Невинность так не выглядит. Когда-то, когда Волк впервые ее увидел, она была лишь маленькой девочкой и весь ее облик, несмотря на ведьминские зелёные глаза и убранные под капюшон огненно-рыжие волосы, был по-детски наивным. Но девочка выросла, превратилась в женщину. Обзавелась полной грудью, округлыми бёдрами, но наивность из глаз так никуда и не пропала, даже не смотря на то, что ей довелось побывать в брюхе у БОЛЬШОГО и СТРАШНОГО СЕРОГО ВОЛКА. Эта робость и наивность не выдерживает его волчьего дикого взгляда и отводит взгляд в безуспешной попытке унять свою дрожь. Ничто не может ускользнуть от взгляда Волка — он все видит, он все чувствует.
Долгое мгновение Редхуд бороться со своим страхом, а Бигби им все равно, что наслаждается. А потом она снова смотрит на него, говорит чуть более уверенно, чем до этого и вновь протягивает листок бумаги, который, как оказалось, был фотографией. Шериф медлит мгновение, но руку все-таки протягивает, чтобы взять ее. Ногти на руках все ещё звериные, но Бигби не ведёт и бровью, словно так оно и должно быть, лишь усилием воли заставляя их вновь стать человеческими, когда берет в руки протянутую фотографию. Он с каким-то отстранённым любопытством смотрит на снимок. На нем Редхуд, — что не удивительно, — лежит на белоснежных простынях. Спит, догадывается Бигби. Волосы днём огненно-рыжие, в полутьме спальни выглядят темными, свернувшимися в клубок змеями, а на оголенном плече видны веснушки и бесстыдно сползшая тонкая бретелька ночной сорочки. Если бы на фотографии была не Редхуд, Бигби счёл бы женщину соблазнительной. Но это была именно Анна Редхуд, и потому всякое зарождающее желание способно было угаснуть, но по всей видимости только у самого Бигби.
— Как давно ты заметила слежку? — он небрежно отбрасывает снимок на стол и тянется к пачке сигарет, что лежала у пепельницы. Он пропускает мимо ушей это ее «я не знаю к кому ещё обратиться» и вытряхивает из пачки сигарету. В этом гребанном городе с такой проблемой можно было прийти только к нему, и Бигби, если быть совсем уж откровенным, очень об этом жалел. Не пора ли ему обзавестись напарником, на которого можно было спихнуть все отчеты, и... примем граждан? Зажав между зубов сигарету, шериф чиркает зажигалкой.
Глубокий вдох. Ноздри щекочет уже отнюдь не запах Красной Шапочки, а самых мерзких сигарет во всем Фейблтауне.
— Садись и рассказывай. — велит Волк, делая очередную затяжку и выдыхая дым чуть ли не в лицо Редхуд. Вежливость не его конёк, да и не хочется ему с ней быть вежливым. С сигаретой в зубах, не чувствуя запаха, что разбудил его ЗВЕРЯ, Бигби чуть расслабляется и откидывается на спинку кресло, выжидательно смотря на женщину.