Пламя.
Кровь.

Сердце стучит в глотке. Мертвецов слишком много. Резкий замах мечом. Скрежет стали о сталь, а после противный звук, с которым окончательно успокаиваются мертвецы. Их слишком много. Сердце заходится в болезненном галопе страха. Замах. Скрежет. Упокоенный мертвец.

Кровь.
Пламя.

Бесконечная вереница мертвецов с ярко голубыми глазами, что тянут свои руки, скрежещут зубами у самого лица, валяться ошмётками разлагающегося мяса от Длинного Костя. В шевелящейся массе, что режет, колет, убивает, видит знакомые лица — мертвые и ещё живые. Отчаянные крики. Где-то под облаками в кромешной тьме слышится рёв драконов. Дейнерис и Рей остались, где-то там, за стенами замка. Король Ночи разъединил их, принеся с собой снежную бурю и не позволив следовать намеченному плану. Но Джон последовал за ним через облака и снежную завесу. Пламя у Визериона было ослепительно белым, словно росчерк молнии с золотыми прожилками, в кромешной тьме, что накрыла Север с приходом Долгой Ночи и ее Короля, оно опаляет чешую ледяного дракона, встречается с мертвенно-голубым его пламенем и не причиняет вреда. Им удаётся разлететься, а после сцепится в воздухе вновь, вспарывая когтями плоть и падать... падать. Падение было долгим. Страшным. Громогласный рёв драконов, свист ветра в ушах, иссеченное лицо ветром и снегом. Джон цеплялся за Визериона из последних сил, уже практически не понимая, где небо, а где стремительно приближающаяся земля. За воем ветра и драконов он не слышит даже собственного срывающегося на крик голоса, которым он пытается заставить Визериона отцепится от дракона Короля Ночи. Как он очутился на земле, он не помнит — в ушах лишь треск, рёв и свист. Рядом Визерион тянет длинную шею к небу и сотрясает воздух пронзительным криком, а через мгновение взмывает ввысь, оставляя своего наездника на земле совершенно одного.

Кровь.
Пламя.

Скрежет стали о сталь. Воспоминание о падении проносятся молниеносно. Замах мечом — рассеченное широким лезвие лицо мертвеца продолжает скалится. Джон не может помочь тем, кто сражается здесь, во внутреннем дворе — он стремится попасть в Богорощу. Замах. Удар. Скрежет. Сердце пытается проломить рёбра. Рёв дракона и пламени. Сноу видит его голубые отблески на каменных стенах перехода. Толчок. Удар. Визг. Он прокладывает себе путь мечом, уже зная, что опоздал. Но рвётся вперёд с отчаянием. С безумной надеждой. Со страхом.

Пламя.
Кровь.

Дышит загнанно. Практически задыхается, когда в очередной раз удаётся спрятаться от голубого пламени. В этом огне истлели даже мертвецы и все надежды поспеть за Королем Ночи. В нем истлевает страх, но рождается гнев, что заставляется Сноу выбраться из своего укрытия. Отчаянная и безумная мысль толкает его к самоубийственному шагу — если он не сможет справиться с этим драконом одним своим мечом, Винтерфелл падет, как падут другие замки, после него, к чьим стенам придёт Король Ночи.
Вывернутая челюсть ледяного дракона открывается неестественно широко, готовясь изрыгнуть пламя. Длинная разодранная шея взметнулась в небо змеей и резко устремила голову огромного ящера вниз. Джон хватается за рукоять меча обоими руками. Замах. Удара не случается. Огня не случается. Дракон опадает истерзанной тушей, закатывая мутные от тлена зелено-золотые глаза и выворачивая до конца свою пасть, прямо к ногам Сноу. А он стоит застывши. С поднятым мечом. И ничего не понимая. Всего одно долгое мгновение ничего не понимая.

...В наступившей тишине его шумный выход звучит слишком громко. Он опускает меч и на нетвердых ногах идет-перешагивает через трупы, завалы из тел, вывороченные камни, вновь стремясь попасть в Богорощу. Там должен быть Бранн, и туда желал попасть Король Ночи, за которым стремился поспеть Джон.

У сердцедрева двое. И, если Бранна он узнал сразу, то для того, чтобы понять кто был вторым потребовалось на одного мгновение дольше, потому что... его ожидания не оправдались и вместо Короля Ночи на утоптанной поляне освещённой несколькими десятками костровых чаш и озарённой заревом пылающих рвов и костров была Арья.

Арья...

Сердце пропустило удар. Сжалось. И понеслось в галоп ещё быстрее, чем до этого, выламывая рёбра, прорываясь наружу в своём стремлении остановиться... от боли, от страха. Глаза упорно ищут Короля Ночи, заставляя оглядываться и озираться, но никак не останавливаться. Заставляя ускорить шаг вслед за бешено колотящимся сердцем. И упорно возвращаться взглядом в своих поисков к Арье, что застыла тонким силуэтом рядом с младшим братом.

И в голове почему-то бьется одинокая мысль. Одинокая и практически оглашающая. Практически парализующая. Ее здесь не должно было быть. Джон стремительно вступает в освящённый чашами круг. Переступает через тела мертвых лучников, по тонкому крошеву льда, что дробится-истирается в снежную пыль от его тяжёлой поступи. Он опускает взгляд и останавливается. Переступает с ноги на ногу, слушая, как трещит лёд под подошвой сапог.

— Да... Это он. — отвечает Бранн на ещё даже несформировавшийся в голове у Джона вопрос. Он резко подымает взгляд, посмотрев сначала на брата, а потом на... Арью. В ее руке обнаженный кинжал, валирийская сталь лезвия тускло мерцает, ловя отсветы огня.

— О, Боги! — на выдохе и со страхом задушенное восклицание, когда в отупелой от крови и пламени голове появляется понимание. И все на что хватает его сил — притянуть Арью к себе в отчаянное объятье с отчаянным желанием удостоверится, что она жива, после убийства Короля Ночи.

Сердце колотится в горле. Бьется о рёбра. Вырваться из своей клетки от страха пытается. От страха запоздалого, но от этого не менее сильного. Страх накатывает. Омывает рёбра ледяными всполохами. Промораживает до самого нутра. Горячка боя уступает этому немому оцепенению и лихорадочно мечущимися мыслям в его опустелой голове.

Сегодня он мог ее потерять.

Он просил ее быть осторожной. Умолял ее беречь себя. Наказывал прикрывать спину их старшему брату. Но она здесь. Одна. С кинжалом в руке. С окровавленным лицом. Оцепенелая. Холодная. До невозможности тихая. Смотрящая мимо него. Не видящая его. Кажется, не верящая в деяние собственных рук своих.

Сердце Джона Сноу болезненно трепыхается. Запинается. Стучит неровно в его ушах глухим барабанным гулом, за которым практически ничего не слышится. Мысли его болезненные, лихорадочные. Но все о ее безрассудстве. Все о ней и о том, что ее могло не стать, потому что он слишком долго шёл. Потому что слишком долго прокладывал себе путь через мертвецов. Потому что, если кто и должен был рисковать своей жизнью в поединке с Королем Ночи, так это он. Не она. Никогда она. Ведь не станет ее и жизнь перестанет иметь хоть какой-то смысл. Не станет ее и все будет горьким пеплом на языке. Все вылиняет до серости, до глухой тоски, до дыры вместо сердца даже, если между ними не случилось бы вчерашней ночи.
И обнимает поэтому Арью порывисто с единственным желанием никогда больше не отпускать. Ведь, если отпустит, ее безрассудства хватит на ещё какую-нибудь самоубийственную глупость. А он не может позволить себе потерять ее, когда она только вернулась к нему, домой... Не теперь, когда они познали вкус их сладкой темной бездны.

Джон щекой прижимается к ее макушке. Выдыхает хрипло и жмурится, пытаясь отогнать свой страх, что ржавым гвоздем вошёл под рёбра. Его загнанное сердце и дыхание все ещё несутся галопом, а страх подгоняет обоих. Но объятия его крепкие, отчаянные, и руки его явственно ощущают ее застывшее в оцепенении тело. И страшно уже не потому, что Арья решила справиться в одиночку с Королем Ночи, а потому, что безмолвна; потому, что дышит еле-еле; потому, что смотрит остекленевшим взглядом на молчаливого младшего брата.

Он мягко отстраняет ее от себя. Касается рукой ее волос и заставляет посмотреть на себя, обхватил мягко ее затылок. В глаза серые заглядывает взволнованно. Осматривает-ощупывает взглядом ее бледное лицо. В сером свете наступающего рассвета, в огненных всполохах костровых чаш, оно осунувшееся, усталое, бескровное. Лишь блюдца-глаза широко распахнуты.

— Есть ещё раны? — тихо спрашивает Джон. Он с сожалением и болью смотрит на ее рану на лбу, что продолжает кровоточить. Она не выглядит слишком глубокой, но это лишь обманчивое впечатление — раны на голове всегда коварны, и шрам наверняка останется. Ее нежное лицо с суровыми серыми глазами будет нести явственный отпечаток ее борьбы и ее победы. Джон не сомневается, носить эти шрамы она будет не с гордостью, но со смирением, или вовсе не придаст им значения. Только ему не все равно — все ее шрамы и раны его поражения и неудачи, напоминание, что он вновь и вновь был где-то, но не с ней.

Глаза его осматривают-ощупывают ее лицо. Они пытаются найти ее раны, когда взгляд бегло, но внимательно скользит по остальным частям ее тела. Он не совсем уверен, но, кажется, кроме открытой и кровоточащий раны на лбу, ничего серьезного с Арьей не приключилось.

— А ты, Бранн, цел? — спрашивает Джон, резко повернув голову к младшему брату, о котором на какое-то долгое и страшное мгновение просто забыл — все прочие мысли, что могли бы возникнуть в опустошённой битвой голове, вымело в тот самый миг, как только он увидел Арью и понял то, что она сделала. Одно взгляда на брата хватает, чтобы понять, что с ним все в порядке. Теон... и его лучники справились со своей задачей — уберегли Кроворона, — но, кажется, сделали это, заплатив высокую цену и разменяв свою жизнь на оттягивание момента и в ожидании Арьи. Джон снова смотрит на неё, так и не выпустив ее до конца из своих рук. Устало вздыхает.

Они живы...
Они победили?..

Они живы. И они победили. Теперь это так же неоспоримо, как и занимающийся рассвет; как сыпящийся с неба снег и пепел; как глухо стучащие сердца и шумное дыхание; как молчаливое, но от того не менее ощутимое присутствие младшего брата; как лежащие на земле убитые защитники; как разнесшийся над Винтерфеллом драконий рёв.

Они живы. И они победили. Трудно в полной мере осознать то, что казалось слишком эфемерным и призрачным даже тогда, когда Север принял на своих землях иноземную армию и их Королеву. У него никогда не было полной уверенности не то, что в безоговорочной победе, но хотя бы просто победе — слишком уж силён был их враг и многочисленна армия, что могла оказаться еще больше стоило только Королю Ночи того пожелать. У него не было уверенности, даже веры не было. Он знал лишь то, что сделал все возможное, чтобы победа над самой Смертью стала хотя бы возможной. Он попытался и у них все получилось.

Они живы. И они победили. В это мгновение ему кажется, что этого достаточно. Это все, что действительно важно. Важно осознавать это. Чувствовать. Осязать. Успокаивать своё колотящееся сердце и своё дыхание. Важно понимать, что жив не только он, но и она; что они пережили эту ночь и эту бойню; что они сделали все возможное для этого. А после страха за ее жизнь, после этого глубокого и отчаянного чувства, что растеклось холодом по сердцу, пришла мысль, что даже ее безрассудство принесло им победу. Настоящую. Самую главную в их жизни. Как же это удивительно!.. Его маленькая сестрица, девчушка с вечно растрепанной косой и чумазыми руками, Арья-что-под-ногами сделала то, что многим смертным мужам было не под силу. Уголки губ у Джона дрожат. Желание улыбнуться все ещё борется со сковавшим его страхом и шоком. Но ведь они живы. И они победили. Разве это не стоит того, чтобы улыбнуться? Арья как будто его мысли читает — улыбка у неё слабая и скорее вымученная. Она смотрит, заглядывает в глаза его и признаётся в страхе своём, небрежно смахивая с лица кровь и непрошеные слёзы. В словах ее растерянность и боль. Улыбаться Джону теперь не хочется. Хочется обнять ее крепче, прижать сильнее и шептать... иступлено шептать, что он тоже — тоже боялся ее никогда больше не увидеть где-то между своим падением с Визериона и безумной попыткой одолеть дракона Короля Ночи одним лишь мечом. Потому что в остальное время голова была пуста, потому что в остальное время был важен лишь замах мечом, скрежет сталь о сталь да звук, с которым мертвецы рассыпались в прах от валирийского клинка. И все же даже тогда он знал и практически помнил, что борется за Жизнь и семью, за возможность вновь обнять свою сестру-кузину и выполнить данное самому себе слово.

— Теперь бояться нечего. — тихо шепчет он в ответ, рассматривая ее лицо. Ведь, кажется, самое страшное произошло и миновало, оставив неизгладимый след на всем и всех, что не позволит никому забыть — смерть и холод имели лицо и взгляд острый, убийственный, смертельные руки, способные дотянуться до горла и метнуть копье. Страх перед такой Смертью был практически животным, необузданным и яростным, пробирающим нутро холодом и паникой. Такой страх порождает и другие страхи, и страх больше никогда не увидеть друг друга был именно таким. Порождённым, но от того не менее сильным. И чтобы понять, что этот страх можно отпустить, нужно время.

В Богороще на несколько долгих мгновений воцаряется тишина. Арья прижимается к нему сильнее, лицо прячем у него на груди. Замирает. У Джона сердце не желает успокаиваться, выстукивает торопливо его волнение и страх, а мгновением позже и испуг напополам с затаённым наслаждение, когда губы ее холодные торопливо касаются его губ. Нежный, мимолетный поцелуй. Слишком короткий, чтобы по-настоящему насладиться. Слишком короткий, чтобы по-настоящему испугаться. Джон коротко выдыхает, чуть отстраняясь от Арьи. С глухой тоской и нежностью смотрит на нее, лишь мгновением позже понимания, где они и с кем. Короткий быстрый взгляд на младшего брата — Бран, как будто сама деликатность, высматривает в серых предрассветных сумерках нечто ему только известное. Не смотрит на них практически демонстративно, заставляя в душе у Сноу зашевелиться страху иного толка, вспомнить всю ту лавину отчаяния и страхов, которыми он был практически одержим. Ведь какой-то частью себя он все ещё считал свою тягу-любовь-желание к Арье неправильной. И что может подумать их братья и сестра, когда им станет известно?.. Джон подавляет глухой стон и отстраняется от Арьи ещё дальше, но из рук своих не выпускает. Бросает на неё взгляд напополам с тоской и болью. Ничего сказать не успевает, потому что в предрассветной тишине слышится стон и чьё-то движение.

Его взгляд больной и усталый, тоскливый, когда ему приходиться отстранить от себя Арью. Ещё хотя бы одно мгновение. Одно долгое мгновение держать бы ее поближе к себе, ощущать ее живое трепещущее сердце и от облегчения пребывать практический в эйфории — мгновении, где радость его от победы и от того, что они остались живы, не замутнена скорбью и потерями. Ему необходимо ещё хотя бы одно мгновение, чтобы страх в его душе осел горьким пеплом, распустил туго стянутые тесемки на его сердце и душе, и позволить — наконец-то позволить! — себе выдохнуть с облечением. Страх рассыпеться ледяным крошевом, подобно их главному врагу, и растает под взглядом ласковым его сестры-кузины. Она растопит их своими тёплыми касаниями к самому его сердцу. Вдохнёт силы мимолетным сладким поцелуем, не страшась осуждения ни Богов, ни людей. И страх его тонкой сеткой трещин покроется, а сам он дрогнет в сомнениях — вновь в сомнениях. Но после позволит себе выдохнуть и напомнит себе, что все решил ещё вчера ночью, целуя, до исступления целуя губы ее.

Сладость воспоминания змеиться тёплом по телу. Джону кажется, что слышит, как страх его трещит-осыпается. Даже болезный звук чьего-то вздоха-стона не леденит душу и не страшит. Лишь удивляет. Ведь Джону казалось, что все защитники Брана пали — он пробегал мимо, перешагивал через тела и все они не казались, а были мертвыми. Но если это не так... если хоть кто-то выжил, это ещё одна победа над Смертью, это ещё одна причина, по которой Север не превратиться в ледяную пустошь. Север будет жить и помнить.

— Только мертвых лучников. — голос Джона внезапно осип от волнения и он смотрит поверх головы Арьи на шевелившегося в сугробе человека. Первым его порывом и желанием было броситься помочь человеку. Он даже уже чуть подался вперёд, когда Арья резко поворачивается на звук очередного стона-кряхтения и издаёт громкий возмущённый возглас. Она крепко цепляется за его руку, неловко заваливаясь чуть в сторону, но все же сумев устоять на ногах. Сноу инстинктивно вцепляется в ее плечи и удерживает на месте, чувствуя, как сердце его вновь убыстряет свой оглушительный набат, гоня густеющую от страха кровь по венам. У неё повреждена нога, думает Джон, когда завороженно наблюдает за тем, как сама Арья все равно, что удивленно опускает взгляд к своим сапогам. Она дышит тяжело, с болью справиться пытается. Однако нервный смех ее — неожиданность.

— Что с твоей ногой? — голос все ещё осипший и тихий. На мгновение он вновь забывает, что в Богороще он и Арья не одни, а как минимум с живым братом и одним лучником, который все ещё издаёт звуки живого и пришедшего в создание человека, после ранения, вяло шевелясь в снегу. — Пошевелить пальцами можешь? — Джон в глаза Арьи заглядывает. Ему отчаянно не хотелось, чтобы помимо видимых ран Арья во время битвы обзавелась и другими травмами — хватит с неё и раны на голове, из которой все ещё сочилась кровь, стекая темными, практически черными, но на деле кроваво-алыми подтёками к острому подбородку. — Стоять можешь? — спрашивает с легким беспокойством. В принципе, если повреждена нога, не страшно. Мейстер должен будет справиться с такой проблемой. — Тогда стой смирно и не шевелись. — велит Джон, наконец, практически заставляя свои пальцы выпустить плечи сёстры-кузины. Сноу быстрым движением убирает меч в ножны, отстранённо удивляясь, как тот все ещё может быть у него на поясе, после его-то полетов на Визерионе и незапланированных падений с него же, после того, как ему пришлось прокладывать путь до Богорощи мечом через мертвецов и дракона Короля Ночи. — Или это слишком сложно? — вновь задаёт вопрос Джон неожиданно для самого себя слыша в нем улыбку и намёк на непоседливость Арьи. Уголок его губ дергается, складывая обветренные губы на одно короткое мгновение в грустное подобие улыбки. Он ещё смотрит на Арью, когда ноги делает несколько шагов вперёд и лишь потом он перевёл взгляд на человека, который нашёл в себе силы принять относительное вертикальное положение. Джон замирает на один удар сердца, практически не веря своим глазам.

Теон.
Грейджой жив.

Почему-то вид живого Теона Грейджоя удивляет. Сноу моргнул и поспешил помочь тому встать на ноги, хотя так таковая помощь ему была не нужна — он вполне успешно орудовал невесть откуда добытой палкой. Впрочем это не помешало принять помощь и от Джона. Взгляд железнорожденного был неосмысленным вплоть до того момента, как взгляд его не мазнул по Брану, и он оцепенело застыл, смотря на того остекленевшим взглядом. Таким взглядом на Брана смотрела и Арья, как только Джон нашёл ее под сенью сердце-древа, бледную, испуганную, с кинжалом стиснутым в руке. Это практически пугало, неожиданно думает Джон, быстро и недоверчиво бросив взгляд на Брана, а после и на Арью.

— Я... думаю, нам следует уйти отсюда. Теон, ты сможешь идти? — Джон задаёт вопрос Грейджою и касается его плеча в надежде привлечь его внимания и вывести из оцепенения.

— Ч-что? — Теон вздрагивает и, кажется, сбрасывает свой наваждение и смотрит на Сноу.

— Ты идти можешь? — повторяет он вопрос и получает в ответ неуверенный утвердительный кивок. — Хорошо. Тогда помоги Брану. А ты, — обращается Джон к Арье и стремительно приближаясь к ней. — Обопрись на меня. Я помогу тебе доковылять до мейстера. — значительно тише добавил Джон.

Пламя костровых чаш беспокоится. Языки его огненные на холодном зимнем ветру трепыхаются, тени отбрасывают тёмные, резкие, непостоянные. За пределами круга  света чернильная ночным темнота поглощает Богорощу. Разогнать не может ее ни пламя костровых чаш, ни зарева пожарищ, что ещё полыхали на полях Винтерфелла. Багровые листья чардрева зашелестели от налетевшего порыва ветра, хиус поднял в воздух снег и пепел, бросая их в лицо и за шиворот, распахивая тяжелые полы кожаного доспеха, промораживая, казалось бы, до костей. Джон ещё холод чувствует. Радуется покалываниям сильно обветренного лица, ведь он уже думал, что, после полёта на Визерионе, после ледяного ветра со снегом, что скорее был тонкими иглами, совсем перестанет что-либо чувствовать. Новый порыв ветра сильнее предыдущего. Он проносится мимо, и Сноу как будто пытается проследить его путь, заглядывая себе за плечо. Ветер со своими спутниками — со снегом и пеплом, — теряются в темноте меж толстых еле белеющих в самый темный час перед рассветом стволов чардрев. Тревожное чувство заставило прижать Арью к себе крепче. В шелесте багровой неопадающей листвы чудится шёпот Богов, он словно гонит их прочь... Прочь!..

Джон взгляд переводит на кроны деревьев, с них на небо с низкими тяжелыми тучами, на которых видны отсветы пожарищ. Резкий звук взмаха кожистых крыльев — над Богорощей белой тенью пролетел Визерион. Джон вздыхает, провожая дракона взглядом, чувствуя облегчение от вида в небе парящего ящера. Скрип снега под колёсами кресла Бранна и его тихий разговор с выжившим Грейджоем, возвращают Сноу к его небольшой проблеме — Арье.

Она врала ему. Безбожно. Делала осторожный шаг, от боли морщилась и настаивать продолжала, что идти может. Он чувствует, как она вся деревенеет стоит ей только ступить на ногу больную. Ему даже, кажется, что слышит ее жалобный всхлип. Тихий, на грани слышимости. Если бы не был близок к Арье, не услышал был. Джон губы поджимает от недовольства и хмурится. Собирается остановится, чтобы на руки взять ее, не слушая протестов и жалоб этой упрямой девчонки. Но Арья опережает. Арья останавливается. Смотрит на него снизу вверх, наклоняется к нему ближе, так, что он чувствует ее тёплое дыхание на своё лице. От тепла лицо покалывает, от его имени на выдохе тепло становится уже где-то внутри. Сестра-кузина смотрит долгое молчаливое мгновение прежде, чем со всей серьезностью заявить, что к мейстеру не пойдёт... ровно до тех пор, пока не увидит всех тех, кто живым должен был остаться, за кого сердце болит и переживает. Она говорит, что он должен понять. И он понимал. Правда понимал. Он тоже хотел знать живы ли Робб и Санса, Тормунд, Сэм и Эдд, Дейнерис и Рей. Было так много людей, которые должны были остаться в живых. И все же одна только мысль, чтобы позволить Арье и дальше изводить себя ранами, причиняла практически физическую боль. Его лицо мрачнеет. Желание потакать ей борется с все равно, что животным инстинктом защитить ее, помочь раны зализать-исцелить. Джон ищет в ее бледном практически обескровленном лице возможность отказать ей, сказать, что сначала нужно позаботиться о тех, кто точно жив и нуждается в помощи, что именно она сейчас нуждается в умелых руках мейстера. Он силится отказать ей одно долгое мгновение, слушая, как за спиной Грейджой борется со снегом, креслом Брана и со своей усталостью.

— Я понимаю. — сдержанно и тихо отвечает Джон. Взгляд его неосознанно цепляется за кровоточащую рану на ее голове. — Но... специально никого искать не будем. Ты еле стоишь на ногах. Не отрицай!.. — предупреждающе пресекает Джон любое возражение, которое могло бы сорваться с губ Арьи. — Мы дойдём до склепа. Проверим в порядке ли Санса и женщины с дети, которые укрылись там. — он заглядывает ей в глаза и взглядом просит быть сговорчивой. Ему не хочется с ней спорить. Не сейчас. — А после сразу пойдём в Замок. Робба ты оставила на внутреннем дворе, я полагаю? — порыв ветра вновь налетел, бросив в лицо снега и пепела и зашумев листьями. Джон вновь смотрит на кроны деревьев. — Пойдём. — мягко говорит он, возвращаясь взглядом к Арье. Он крепче обхватывает ее тонкую фигуру, практически подымает ее над землей, только для того, чтобы она даже не думала в действительности опираться на свою искалеченную ногу.

Отчаянная надежда, страх не найти своих брата и сестру живыми, счастье  от того, что его Арья жива, что они победи — все вперемешку, сумбурно и до безобразия запутанно. Но это не мешает аккуратно идти вперёд, огибать поваленные камни.  Натыкаться в снегу на мертвецов и мечи и все равно продолжать идти.

Он чувствует. Действительно чувствует: холод ветра и тепло чужого касания к его лицу, горький привкус на губах и языке от пепла, что кружился в воздухе подобно снегу, калейдоскоп — нет, бурю! — противоречащих друг другу эмоций, клубок которых ему вовек не распутать.
Так много всего. Он чувствует так много всего. Радость, безудержная щемящая радость, что его Арья — бесконечно... любимая сестра-кузина, — жива, у сердца тиски разжимает. Облегчение видеть живым младшего брата помогает в этом. Удивление и робкая надежда идут рука об руку от вида выжившего вопреки всем Грейджоя, ведь живым могут — должны! — оказаться все те, кого Джон у сердца близко держал. С ними соседствует страх, горькое-горькое чувство, заставляющее сердце болеть, а разум метаться. Был даже гнев.., но разве что лишь на себя, когда он смотрит вновь на кровоточившую рану на лбу у Арьи, когда не позволяет слишком сильно опираться на свою калеченную ногу, когда в глаза серые заглядывает и видит в них бездну невысказанной боли и решимости преодолеть ее.

Его Арья... Она близко-близко. По обветренным щекам гладит, а он видит тёмные крапинки в ее серых глазах и молчаливо готов согласиться на любую ловушку, если она и впредь будет так близко к нему. Он правда чувствует себя пойманным в силки, сетью опутанным, разве, что выбраться уже не пытается. Не за чем да и не хочется. Каждое звено цепи— узла — слово, произнесенное торопливым, решительным шепотом. Ее шепотом. По загривку от него мурашки бегут и сердце частит. Любовь к его сестре-кузине уже ловушка. Не о ней ли она говорит с болезненно-веселой ухмылкой, когда в глаза ему заглядывает? Ну, так он уже в ней. Чего ему ещё бояться? И потому Джон отвечает ухмылкой на ухмылку, чуть качает головой и продолжает путь к выходу из Богорощи.

Арья с его поддержкой не шагает, но ковыляет, вцепившись в его руку мертвой хваткой. Возможно, Джону следовало наплавать на гордость Спасителя Винтерфелла и закинуть себе на плечо, не слушая ни возражения, ни возмущения, а отнести сразу к мейстеру. У него бы хватило сил. Сноу искоса смотрит на Арью, которая голову склонила к его плечу, смотрит на страдальческую улыбку и озорной блеск в глазах, когда победоносно заявляет, что ей теперь позволено все. О, Джон уверен, на Севере через пару недель появятся песни восхваляющие отвагу и доблесть принцессы-воительницы, что спасла своё Королевство от холодной и жестокой смерти. Люди будут восхвалять ее  подвиг и глубоко кланяться, и Арья, которую он когда-то знал, возненавидит это. Ему хочется ответить ей в тон колким и столь же смешным, но все, что у него крутится в голове так это то, что ей никак не позволено игнорировать приказы своего старшего брата и Короля. Вот только... он не старший брат — больше нет, — и уже не Король — больше никогда. Мысль эта оказывается болезненной, сомнения червем закопошись в разуме, в горле застрял горький ком.

— Что сделает Спасительница Винтерфелла, если я ее закину на плечо и отнесу к мейстеру? — он заставляет себя произнести эти слова ровно, без горечи, с намёком на слабую вымученную ухмылку. Словно в насмешку ветер вновь кидает в лицо снега и пепла, и Джон морщится. Рядом заворчал Призрак. Видимо он был полностью солидарен с ним. Его лютоволк был живым, но потрепанным. Безухий, хромающий, с кровавыми пятнами на белой шкуре, но живыми пронзительно-умными алыми глазами. Сноу вздохнул от успокаивающей мысли, что его верный компаньон и спутник жив. Потрепан боем, но жив... Робб тоже должен был быть жив, твёрдо думает Джон. Санса была в безопасности в глубоких склепах. Уверенность в этом развеивается подобно пеплу, что кружит в воздухе, от слов Арьи. На крипта было совершенно нападение... Джон понимает... нет, знает, какой вопрос застыл на губах у сестры-кузины. Он знает ее сомнения и страхи, как свои собственные. Он так часто ощущал их, и все же больно от них было, как и в первый раз, когда лорд-командующий Мормонт протянул ему, ещё зелёному мальчишке, письмо, в котором сообщалось о случившемся в Королевской гавани. Потому он спешит вслед за Арьей, которая, словно позабыв о своих ранах и боли, ускорила шаг.

— Не если... — мрачным и решительным тоном обрезывает сомнения Арьи. — Они не могут... умереть. Какие-то упыри не смогут их убить, не после того, что они сумели пережить. — Джону приходится говорить это твёрдо. Из них двоих кто-то должен был отбросить эти страхи и заверить, что все будет хорошо. Он все ещё чувствовал себя... старший братом, который не раз и не два унимал ее страхи, когда она прибегала к нему в слезах, который чувствовал потребность оберегать ее, как можно оберегать только свою любимую младшую сестренку. Желваки заиграли на челюстях от того, с какой силой он сцепил зубы. Я ее кузен, твердит сам себе Джон и пытается поверить это всем сердцем. Я ее кузен!..

Перед ними из-за нагромождения камней и щебня от разрушенной стены выбегают двое мальчишек. Их явно послали проверить, что случилось в Богороще. Они застывают, смотрят на их маленькую процессию с немым удивлением и восторгом.     

— Скажите всем, что Арья Старк убила Короля Ночи. — за спиной у Джона послышался спокойный, размеренный голос Брана. — Долгой Ночи не быть. Рассвет близится. — от этих слов мурашки побежали по телу, а лица мальчишек стали ещё более восторженными. — Разнесите весть по замку. — велит Кроворон и пацанята убегают исполнять приказ. Их звонкие, радостные голоса ещё долго будут прорезать тёмные сумерки, возвещая о великой победе. Джон натужно сглотнул и посмотрел на Арью. В любом случае им следует продолжить путь.

... Первым, кого они встретили, был Серый Ветер. При виде лютоволка брата — кузена! — Джон ощутил мимолетное облегчение. Он оббежал их кругом, ткнулся перепачканной кровью мордой в руку Арьи и засеменил впереди них, словно показывая дорогу. А потом... потом был Робб. Живой. С ног до головы в крови. И слава Богам не своей!.. Облегчение на этот раз ослабило тиски страза на его сердце. Джон ничего не говорил, смотрел, как старший брат обнимает сестру, почувствовал для разнообразия в этот раз укол болезненной, неправильной ревности, когда Арья уткнулась брату в грудь, покинув его руки, которые поддерживали ее, которые готовы были защищать ее... Призрак боднул своего хозяина в бедро, отвлекая, и посмотрел на него в своём молчаливом понимании, когда Джон опустил взгляд к нему.   

Вздохнул. Почувствовал, как Арья в руку в его цепляется хваткой сильной, мертвой. Она ищет в ней поддержку, чтобы стоять ровно. И Джон ей помогает в этом. Вновь обнимает, не даёт ступить на свою искалеченную ногу, и так ничего и не говорит Роббу, когда они вновь продолжают свой путь. Не доверяет своему разуму, в котором кипит что-то совершенно неправильное и безобразное, как не доверяет и своему языку, способному ляпнуть несусветную чушь или нечто крайней неуместное. Призрак легко бежит впереди них, ведя по длинному темному переходу. Они совсем недалеко от крипты...