Когда на замок опускается тишина, все, что можно услышать, так это шум набегающих волн, разбивающихся о камни или мягко шуршащие по мелкому чёрному песку. Непривычный звуки по первости не давали нормально спать, и Эйгон лежал в своей постели, не смыкая глаз, и слушал. Слушал. В одни ночи шум прибоя навевал спокойствие, в другие ему слышался грозный утробный рык тревоги, который, если быть совсем честным, стал неискореним. И Визерион, словно чувствуя беспокойство своего наездника, вторил этому рокоту, разгоняя тишину на Драконьем Камне своим ревом и тревожными полетами вокруг замка. Эйгон не раз слышал, как хлопают его крылья, не раз видел его бледную в ночной мгле тень, когда он пролетал со стороны окон его комнат. Он вздыхал, отходил от окна и думал, что хотя бы Визерион не чувствует себя пойманным в ловушку обстоятельств и заточенным в древней твердыни его предков. Дракон имел крылья и свободу летать туда, куда вздумается. А Эйгон... Эйгон, хоть и крови дракона такой возможности не имел. И потому оказался один на один с Дейнерис, не имея ничего, кроме меча, легких кожаных доспехов и Арьи. Визерион был не в счёт. Кого бы дракон не признавал наездником, мать свою он слушал беспрекословно. Наверное, потому они с Арьей и оказались здесь — Дейнерис «попросила» Визериона привезти своего наездника домой. И вот Эйгон здесь, на Драконьем Камне. Представленный ко двору. Признанный Таргариен. Наследник трона.
                                 
Воспоминания о дне прибытия до сих пор вызывают у Эйгона желание что-нибудь сломать. Дейнерис загнала его в угол, когда приветствовала его, назвав настоящее имя, а он не мог ей ничего ответить, даже возразить. Здесь, на Драконьем Камне, восседая на выточенном из обсидиана массивном троне, она была Королевой, за которой стояла армия и союзники. У Эйгона не было ничего, и ему пришлось преклонить колено, назвать ее своей Королевой, вручить свою жизнь ей, чтобы остаться в живых и защитить Арью, которая оказалась на Драконьем Камне по вине Эйгона. Дейнерис Таргариен в конце концов добилась того, чтобы он склонился перед ней, добилась того, чтобы единственный претендент на трон, у которого было больше прав на него, не мешал ей. Невеселая улыбка коснулась его губ, когда он нашёл в толпе придворных и союзников фигуру, закутанную в тяжелый плащ. Ему тогда стало интересно, в действительности ли Рейгар хотел, чтобы его собственная младшая сестра узурпировала «таким» образом его единственного сына. Этого ли он хотел для него? Наверное, хотел, иначе бы не позволит этому случится.
                                     
Он не разговаривал с Рейгаром со дня своего прибытия, с Дейнерис — через силу, заставляя себя казаться не столь злым, каким он был на самом деле. Эйгон чувствовал себя преданным. И если от Дейнерис чего-то подобного он и ожидал, то Рейгара... нет. Не ожидал. Ситуацию ухудшало и то, что на острове он оказался вместе с Арьей. Иной его дернул позволить ей прокатится с ним на спине Визериона. И теперь она была здесь, на Драконьем Камне, во власти Королевы драконов, которая до сих пор ни заключила мир с Севером, ни добилась вассальной клятвы от Старков. Дейнерис не погнушается использовать ее против Робба и против него самого, если ей это будет нужно. С этой мыслью, опасаясь за ее жизнь, Эйгон держал Арью на расстоянии, чтобы не давать в руки Дейнерис ещё больше власти над ними. Хватит и того, что она держит их в замке и под постоянным наблюдением — Эйгон не обманывался, когда ощущал за своей спиной двух безупречных, которые следовали за ним всюду, как сказала сама Дейнерис, в качестве охраны.
                     
Они и сейчас маячили где-то позади него, пока он неторопливо обходил замок, желая познакомится с его устройством поближе. Попав на Драконий Камень впервые ещё будучи Джоном Сноу и Королём Севера, он не имел такой свободы в передвижении, и потому видел и знал лишь некоторые части замка и острова. Но теперь Эйгон был намерен исправить это. Верхняя длинная анфилада встретила его прохладным соленым воздухом и ветром. Выглянув в арочный проем, он обнаружил отвесную стену и скалы, о которые разбивались волны Узкого моря. Сегодня оно было беспокойным, и Эйгон полагал, что сегодняшней ночью ему вряд ли удасться уснуть из-за их шума. Пройдя ещё дальше, анфилада вывела его к одному из залов. Как и все прочие помещения, оно было сумрачным, солнечный свет как будто поглощался камнем и потому Эйгон не сразу замечает мужчину, что стоял у окна. Он пока не заметил его присутствия, и Таргариен решал стоит ли беспокоить уединение этого человека. Впрочем, когда он понимает, кто этот мужчина — серебро волос выдало в нем Визериса Таргариена, — Эйгон решает заговорить.

— Впечатляющие виды. — озвучить очевидную вещь для начала разговора кажется приемлемым. Эйгон закладывает руки за спину и внимательно смотрит на «мертвого» брата Королевы. Дейнерис рассказывала, что Визерис умер где-то в Дотракийском море. Однако вот он стоит перед Эйгоном, очередной мертвец оказывается живым и здравствующим да ещё и проводит Королёве драконов новых союзников. — Впрочем, я думаю, они вам очень хорошо знакомы. — Таргариен поворачивает голову к дверям, в которых только сейчас появляются  сопровождающие его Безупречные. — Umbagon se remio. — велит он стражам и вновь обращает внимание на Визериса. Он был высоким, худощавым мужчиной с острыми чертами лица и такими же, как у его сестры сиреневыми глазами. Вчера, когда прибыла делегация из Дорна с ним во главе, у Эйгона не было возможности не то, чтобы разглядеть его по-лучше, но даже представится. Впрочем ничего удивительного, вчера говорила лишь Дейнерис, приветствуя послов, а Эйгон лишь стоял у подножия ее Трона своеобразной молчаливой тенью, играя роль послушного наследника Ее Светлости, которого даже не объявили. Сцепив за спиной руки в замок, Эйгон обвёл взглядом залу, в которой они остались одни с Визерисом. — Как вы добрались, принц Визерис? Море было спокойным?

Теперь, когда Эйгон мог видеть своего собеседника не с возвышения у Трона, он отметил, что Визерис не похож ни на своего старшего брата, ни на сестру. Все, что их роднило, было серебро волос да необычный цвет глаз, и, может быть, самую малость острые черты лица. Эйгон не мог похвастаться валирийской внешностью своего отца, полностью пойдя в породу Старков с его-то серыми глазами, темными кудрями и чуть вытянутым лицом. Хотя иногда ему казалось, что он видит в себе, что-то отдаленно напоминающее Рейгара, или, если быть точным, Рея — молчаливую в большинстве случаев тень Дейнерис, —которого он знал вот уже больше года.

Понимание того, кем являлся Рей на самом деле, было разочаровывающим знанием, но не столь болезненным, как оно могло бы быть, если жизнь не преподнесла ему живую мать. По сравнению с этим живой отец был, казалось бы, сущей мелочью.  Жизнь Эйгона была и без того сплошной ложью, что могла сделать ещё одна?.. Принц не знал, как Рейгар выжил на Трезубце, и не был уверен, что в действительности хочет знать это. Правда может оказаться столь же горькой, как та, что поведала ему Лианна Старк, когда он нашёл в себя силы поговорить с ней. А Эйгон, как бы малодушно это не было, не был готов к новым душевным потрясениям, особенно сейчас, когда еле-еле отошёл от предыдущих ударов жизни и судьбы.

Быть может, живой Визерис Таргариен был таким же ударом и для Дейнерис? Или Рейгара? Он смотрит внимательным взглядом на ещё одного живого Таргариена, и думает, что лицезреть его живым, когда Королевой утверждалось обратное, по крайней мере, странно. И теперь, когда он видел всех троих детей Эйриса и Рейллы воочию, когда он увидел «настоящих драконов», настоящих Таргариенов, он казался себе неуместным, неправильным, чужым. Он навсегда останется сыном Севера, а где-то глубоко внутри себя, и бастардом Эддарда Старка, единственным пятном на безупречной репутации доблестного лорда Винтерфелла. Его могли сколь угодно называть Эйгоном Таргариеном, принцем, наследником Железного Трона, но суть его оставалась Джоном Сноу.

Визерис казался хоть и удивленным его внезапным появлением, но недовольным не выглядел, когда кронпринц заговорил с ним первым. Впрочем и большой радости он не испытал, без всякого сомнения вспомнив детские годы, что провёл на Драконьем камне, и годы проведённые в изгнании с постоянным чувством опасности и оглядкой. Сложно представить через, что пришлось пройти Визерису и Дейнерис в те годы, но... теперь они были там, где все началось для них. Они были дома.

— Я уверен, что вы и сейчас сможете отыскать парочку тайных дверей и проходов, принц Визерис. Могу ли я рассчитывать на небольшую экскурсию от вас по интересным местам замка? У меня появилось немного свободного времени, которое я хотел бы посвятить изучению Драконьего камня, и... вы пока единственный, кто знаком с замком достаточно хорошо, чтобы рассказать о его секретах. — Эйгон вновь с любопытством обвёл взглядом зал, в котором они находились. В нем казалось бы не было ничего примечательного, кроме резных каменных балок под потолком и стрельчатые больших окон на залив Черноводный. Зал неуловимо напоминал Эйгону зал с Расписным столом. Кронпринц не удивился бы, если в замке можно было бы найти несколько залов-близнецов знаменитому залу с ещё более знаменитом столом-картой.

Впрочем, долго разглядывать грубо вырезанные в камне орнаменты Эйгон не стал, вновь посмотрев на Визериса, который внимательным взглядом проводил скрывшуюся за дверьми стражу кронпринца. Уголок рта у Эйгона дернулся. Безупречные в прямом и переносном смысле этого слова были не так хороши, как о них говорили. Их умение говорить на всеобщем языке было столь же удручающим, как и у самого Эйгона с высоким валирийским. Впрочем он пытался исправить ситуацию, найдя в изучении нового для себя языка несколько плюсов: во-первых, завести более близкое знакомство с Мисандеей, которая была не сколько глашатаем своей Королевы, сколько ее наперсницей, а, во-вторых, иметь возможность без лишних подозрений проводить с Арьей чуть больше времени, чем он мог позволить себе ранее, найдя в своей... сестре-кузине, — о, Боги, ему все ещё сложно поверить, что они произнесли свои клятвы в Богороще Винтерфелла и называть ее, как должно! — прекрасного собеседника для практики в низком валирийском, на котором говорили в Браавосе и во многих других регионах Эссоса. Впрочем, эти размышления пришлось отодвинуть, когда Визерис захотел-таки, чтобы Эйгон представился. Что ж, этого кронпринц и желал сделать.

— Да, вы могли видеть меня вчера подле вашей сестры. — подтверждает Эйгон, чуть прищурив серые глаза. — Не знаю, возможно, ее Милость желала сама все объяснить, но раз уж вы спрашиваете... В бытность моего первого посещения Драконьего Камня меня знали, как Джон Сноу, Король Севера. Сейчас при дворе Королевы меня знают, как Эйгона Таргариена, наследника Железного Трона и ее Милости Королевы Дейнерис Таргариен. — он говорил спокойно и твёрдо, внимательнейшим образом следя за реакцией брата Королевы. Эйгон уверен, Визерис никак не мог ожидать подобного поворота, и ему было любопытно, как он отреагирует. Он находил теперь особое удовольствие в открытии правды своего происхождения перед людьми, наблюдая за их замешательством и непониманием и понимая, что истина одинаково действует на всех, начиная с него самого, заканчивая последними придворными Дейнерис.