Ветер прямо в лицо.
Ветер треплет его распахнутый жилет. Ветер треплет волосы, потому что в спешке он забыл даже о чертовом шлеме. Ветер свистит в ушах, заглушая все, кроме рева движка его мотоцикла, из которого Джон пытался выжать всю возможную скорость.           

Он спешил.             

Утром, когда солнце особенно настойчиво заглядывало в окно его небольшой спальни на втором этаже мастерской, он не сразу сообразил, почему так тихо, почему не услышал возмущённого крика, когда, проходя по гостиной совмещенной с кухней, свалил с журнального стола старую коробку из-под пиццы, что осталась, кажется, ещё с позавчерашнего вечера; и почему никто не попросил сварить ему кофе тоже. Джон тогда сонно протер глаза, оглядел гостиную, держа в руках кофеварку, и уставился на разобранный диван, на котором уже как неделю спала... Арья и которой не было на месте. Стоит отметить, что это наблюдение лишило даже намёк на сонливость и заставила громко выругаться, потому что эта несносная девчонка все таки не послушала его и отправилась на похороны отца и его дяди одна. Не поставив, а практически швырнув кофеварку в раковину, Джон, перепрыгивая каждую вторую ступеньку, мчался в гараж, чтобы удостоверится — мотоцикла нет. Подарка-проигрыша нет на месте... Его обреченно-возмущённый возглас был громким. Настолько, что был услышан, приехавшим в мастерскую Скорбным Эддом. Старый друг понял все только по одной фразе: «Она уехала на похороны одна.», которую Джон не сказал, а зло прорычал в ответ, находясь уже на середине лестницы на второй этаж.

Он спешил.

Джон «Сноу» Таргариен знал... всегда знал, что «бизнес», который ведёт его семья уже несколько поколений, никогда не станет более безопасным и менее кровавым, как знал и то, что семья никогда не перестанет быть тем кланом, что держит в узде и железной рукой большую часть теневых нелегальных операций. И он знал, что никогда не сможет быть частью этого. Не после того, как увидел, на чем основывается его благополучие. Не после того, как увидел, что приходилось делать его матери — хрупкой и прекрасной Лианне с добрыми по-старковски серыми глазами, — когда ей пришлось взять дела семьи на себя, после того, как дядя Недд отошёл от дел. Не после того, как во главе семьи встал Робб — кузен, что был старше Джона всего на несколько месяцев. Бунт был неминуем. Неотвратим. Да, его никто и не пытался подавить, разве, что мама с сухими, но красными и больными глазами смотрела на него, пока он поспешно запихивал в сумку то немногое, что он планировал взять в свою новую «жизнь-без-крови-и-убийств».

Тогда он тоже спешил.

Джону приходится сбросить скорость перед входом в поворот. Он краем глаза видит вереницу следующих за ним мотоциклов, когда съезд на шоссе делает крутой разворот практически на триста шестьдесят градусов. Сегодня «Сноу» благодарен «Ночному Дозору» как никогда прежде, потому что они откликнулись на зов и клич, что был подобен волчьей песне — призыв и мольба о помощи. Джону, как предводителю их небольшого братства, сегодня нужна была помощь, ведь младшая сестрица — Арья-непоседа, вдруг решила, что достаточна умна и даже сильна для того, чтобы явится на похороны своего отца одной, без защиты. «Сноу» чертыхается и вновь набирает скорость, когда мотоцикл выезжает на шоссе.
Ветер прямо в лицо.           

Он спешит.

Буквально через считанные мгновения Джон понимает, что его опасения не были беспочвенными, когда по встречной полосе проносится, петляя между рядом машин, мотоцикл с двумя девушками, а следом за ними несколько машин, из которых высунулись, как в самом дешёвом боевике, парни в чёрных костюмах с пистолетами в руках, из которых они стреляли, пытаясь попасть по ускользающего от них и петляющего мотоцикла. Спешить на кладбище теперь не имело смысла... И потому делает рукой знак, чтобы братья сделали разворот. Визг тормозов и запах жженой резины. Джон вновь стремительно выжимает из «Призрака» предельные обороты, прижавшись к отбойнику, что разделял шоссе на две половины, и стремительно нагоняя участников погони и перестрелки.

Он любил скорость.

С самой первой поездки с отцом, когда он вдруг с того не с сего просто сказал Джону крепко держать руль мотоцикла. От страха и восторга его сердце тогда готово было выпрыгнуть из груди. Сейчас его сердце тоже готово было выпрыгнуть из груди, но уже от дикости и ужаса происходящего. И чем страшнее ему было, тем злее он становился. И когда, наконец, отбойник, преграждающий ему путь исчез, позволив двум потокам машин соединится в один большой и стремящийся из или в город, Джон, не смотря на надсадно ревущий двигатель, прибавляет скорости и, петляя между машин, пытается поравняться с мотоциклом Арьи.

— Держись за мной. — не кричит, а орет «Сноу», когда ему удаётся поравняться с Арьей. Он цепким и быстрым взглядом оглядывает своих кузин и, найдя их вполне целыми и живыми, вновь сосредотачивается на дороге.

До города оставалось всего несколько миль.

Переключил скорость и ощутил, как инерция пытается практически сбросить с байка. Но Джон поддаётся вперёд, пригибаясь к бензобаку и не давая себе откинуться назад. Ведь одно неправильное движение и ты мокрое пятно на асфальте протяженностью в несколько десяткой метров, и будет большим везением, если тебя потом соберут по частям и поставят на ноги. Сегодня у них всех есть все шансы стать кровавым месивом. Мертвым кровавым месивом под колёсами машин и пулевым решетом для тех, кто гнался за кузинами.

И это его «жизнь-без-крови-и-убийств»...

«Сноу» краем глаза наблюдает за тем, как Арья, вильнув в сторону, идёт на опережение очередной машины, и, повторив за ней манёвр, опережает сестру на пол корпуса, держась настолько близко к ней, насколько это позволяет здравый смысл и расстояние между машинными на шоссе. Он не решается выпустить ее из поля своего зрения или обернуться назад, чтобы посмотреть, насколько далеко преследователи и едут ли за ним его братья. Все едино — они в полной заднице, и особенно на шоссе, где не спрятаться и не скрыться, где дорога прямой стрелой тянулась хайвеем до родного города с извилистыми улицами и переулками, в которых так легко затеряться. Нужно всего лишь добраться до них, а потом... Потом он сможет вытряхнуть из этой самоуверенной девчонки душу и наорать на неё, прежде удостоверившись, что она, как и ее старшая сестра, цела. И, если нужно, он прикуёт ее наручниками к батарее в мастерской или к себе, но не позволит больше совершать самоубийственные глупости так любимые ею. Больше он не будет полагаться на ее благоразумие и не спустит с неё глаз, потому что... потому что он старший брат и он должен о ней позаботится, он должен ее защитить.

Арья притормаживает и уходит в сторону, позволяя машине разделить их тандем. У Джона дёргается щека от напряжения, когда видит знак «до города две мили» и когда замечает торопливые жесты сестры, указывающую на свой бензобак. «Сноу» от души матерится, практически не удивляясь такой удаче, что постигла их с кончающимся топливом. По закону жанра что-то подобное должно было произойти. И Джон, сцепив зубы, вскидывает руку вверх и даёт знак «Ночному дозору». У них есть время для необходимого манёвра прежде, чем они въедут в город.
Одна миля до города.

Звук ревущих мотоциклов теперь слышится со всех сторон — братья, не смотря на обстрел, что ведут из машин, собираются вокруг Джона и его кузин в неплотное кольцо. Ещё один знак рукой, знакомый каждому байкеру их небольшого клуба — по въезду в город, когда скорость машин значительно снизится, у них будет преимущество и фора, и тогда... тогда они будут действовать слаженно, как действовали не один раз, скрываясь от полиции.

Джон с затаенным облегчением замечает знак города. Им осталось преодолеть только эстакаду развилок, чтобы оказаться в муравейнике города. Он чуть сбавляет скорость, бросает быстрый взгляд на Арью и кивает ей прежде, чем плавным движением уйти влево, ловко лавируя между машин и прижимаясь ближе к дорожному ограждению. Братья следуют за ним практически тенью. Позади слышится звук бьющихся стёкол и покорёженного металла. Джону не жаль ни людей, ни машин — чем меньше преследователей, тем меньше шанс, что сестры пострадают.
Ветер свистит в ушах и треплет распахнутый жилет. Заходит в затяжной поворот на слишком большой скорости — ещё чуть-чуть и оставил бы на дороге колено, — так низко ему пришлось наклоняться, чтобы не вылететь с дороги.

И вот, наконец, они не иначе, чем влетают в город и его плотный трафик на дорогах. Звук движков байков разносится рыком по улицам, заставляя обычных прохожих провожать их кавалькаду недоуменными взглядами и инстинктивно отшатываться подальше от дороги. «Ночной дозор» проносится смерчем по улицам, пугая людей и обычных водителей, отрываясь от преследователей все больше. Впереди большой перекрёсток, после которого преследователям придётся разделиться, чтобы понять куда поехали те, за кем они гоняться. Горящий зелёный свет светофора приводит в движение все прочие машины, но «Сноу» лавирует между ними быстро и практически опасно.

Он смотрит в небольшое зеркало заднего вида, чтобы проследить следует ли Арья за ним или нет. В отражении он видит ее сосредоточенное лицо, сведенные брови и плотно сжатые губы. За ней огненным ореолом развивается рыжая грива Сансы. Джон поджимает губы и отрывает взгляд от зеркала, чтобы уйти в вновь налево. За ними следует ещё несколько братьев «Ночного дозора», которые чуть позже на очередном перекрёстке свернут в другую сторону, сбивая след и уводя преследователей в противоположную сторону. Ещё несколько поворотов по улицам и Джон перестаёт слышать звуки выстрелов. Ещё поворот — в этот раз в узкий переулок. Сбрасывает скорость Джон довольно резко. Оглядывается на кузин, потом осматривает переулок, задерживаясь взглядом на заканчивающий разгружаться фургончик с овощами.       

— Байки придётся оставить здесь. — отрывисто бросает Джон, подкатывая мотоцикл к кирпичной стене здания. Он заглушает мотор и вынимает ключи из зажигания. — Быстрее. — поторапливает он девушек, нащупывая во внутреннем кармане жилета деньги и обеспокоено оглядывая переулок. — Пошли. — все так же отросток говорит Джон, пересекая переулок и подходя к фургону с овощами. — Залезайте внутрь. — не просит, а приказывает, смотря на кузин тяжелым взглядом, практически ожидая что услышать возражения и препирательства.

— Эй, что вы делаете? — воскликнул мужчина, который по всей видимости был водителем фургона.

— Залезайте. — он разворачивает Арью к фургону лицом и легко толкает, а сам через мгновение делает шаг к возмущающимся мужчине, чьё возмущение быстро улеглось, стоило ему получить несколько сотен за причинённые неудобства и ещё столько же за то, чтобы их отвезли в другую часть города и высадили в нескольких кварталах от мастерской.                 

...— Вы целы? — спрашивает Джон, когда усаживается прямо на пол фургона, ощущая всем своим телом, как завёлся двигатель и все выбоины на дороге, когда фургон, наконец, тронулся с места.

Фургон едет медленно, собирая, кажется, каждую неровность на дороге. Овощи в коробках подпрыгивают и перекатываются, создавая какофонию звуков, вплетаясь в тарахтение старого движка фургона, шуршания колёс по асфальту и шума проезжавших рядом машин. Жестяные бока этой овощеперевозки проеденные ржавчиной, но Джону все равно, когда он опускается прямо на пол и приваливается спиной к одному из них, подпирая своим плечом деревянные коробки с овощами. Он тяжело вздыхает и смотрит тяжелым взглядом на сестёр. Они сидят напротив, прижавшись друг к другу, держась за руки. Удивительное зрелище, если подумать. Санса тиха и, кажется, до сих пор напуганной и не понимающей, что происходит, с растрепанной прической, грязными коленками и покрасневшими глазами. Арья же скалится в злой шутке, по всей видимости даже не думая отвечать на вопрос, что прозвучал от Джона чуть ранее.  «Сноу» зубы от злости сцепляет до желваков — ее мрачное веселье не разделяет от слова совсем.

Упрямая девчонка!..

— Старик счастливее был бы, если ты хоть чуть-чуть думала своей головой. — он хочет сказать это спокойно, но самообладание трещит по швам, когда он смотрит на младшую сестру и не видит ни капли раскаяния за то, что понеслась, сломя голову, прямо в лапы опасности и проставив под удар не сколько его самого и его братьев, сколько свою сестру, которая до этого пропадала неизвестно где, и потому скорее рычит и выплевывает слова. В раздражении цокает языком и отворачивается от Арьи, на силу заставляя себя заткнуться. Смотрит на коробки с овощами невидящим взглядом. Считает до десяти, чтобы успокоится. Хотя бы чуть-чуть. Потому что, если это у него не получиться, водитель фургона узнает много чего интересного, и тогда перед Джоном встанет иная проблема — сколько бы он не отрицал то, чем занимается его семья, позволить кому-то узнать об этом он не мог. Смог бы он навредить человеку вот так вот, осознанно, когда на кон встанет безопасность семьи?.. Парень упрямо сжимает губы, уже зная ответ, и он ему однозначно не нравился.

— Куда мы едем? — тихо спрашивает Санса бесцветным голосом. Джон кидает на неё быстрый взгляд, потирая пальцами бровь.

— Ко мне в мастерскую. — чуть помедлив, Джон все-таки отвечает на вопрос и устало вздыхает. Он должен позаботится, чтобы кузины оказались в безопасности и как можно раньше. Если до этого убийство Эддарда, как утверждала полиция, было делом рук грабителей, решивших позарится на богатство Старка в его доме, то, после сегодняшнего представления на шоссе, эта версия не выдерживала никакой критики и представала в самом скверном своём воплощении. Ущипнув себя за переносицу, Джон признаёт, что единственным верным решением будет сделать один единственный звонок...

Фургон ощутимо встряхнуло, когда тот наехал на особенно большую яму. Ящики подпрыгнули, а вслед за ними и Джон с девушками. «Сноу» кидает раздражённый взгляд туда, где за перегородкой находилась кабина водителя. Ругается себе под нос и прикрывает глаза, пытаясь найти в своих злых мыслях те слова, что он скажет... отцу, а после и матери, которая наверняка будет единственной, кто сможет управится с обоими сёстрами Старк, не потеряв самообладания, потому что, кажется, сегодня Джон растерял остатки своего терпения и спокойствия.

...Он держит сестёр Старк в поле своего зрения, заставив их идти чуть впереди него, когда они выбрались из фургона с овощами. До мастерской два квартала и идти пешком от силы минут пятнадцать. На первый взгляд недалеко, но когда в любой момент из-за очередного поворота может показаться тонированные машины с вооруженными людьми, путь кажется бесконечным. Руки сами собой сжимаются в крепкий кулак в карманах его жилета. Он мрачно сверлит взглядом затылок своей младшей сестры-кузины, готовя для неё несколько ласковых слов, которые наверняка не возымеют должного эффекта, но зато помогут выпустить всю его злость и негодование.

Звуки работящих инструментов из мастерской разносятся по улице успокаивающей какофонией звуков. Джон коротко выдыхает и чуть расслабляет плечи.

— Ключи. — коротко бросает «Сноу», когда все трое подходят и останавливаются у распахнутых ворот мастерской. Он смотрит на Арью тяжелым взглядом и протягивает раскрытую ладонь, в требовательном и нетерпеливом жесте. Сестра упрямо смотрит на него в ответ и их гляделки превращаются в молчаливое противостояние двух упрямцев, что не желают уступать друг другу. Это могло бы затянуться надолго, но Санса дергает сестру за руках в молчаливой просьбе на этот раз отступится и сделать так, как ее просят. Ключи от мотоцикла, что когда-то должен был стать подарком для Арьи, перекочевали в раскрытую ладонь Джон. Сжав их в кулаке, парень недовольно поджал губы. — Идите на второй этаж. Я подойду чуть позже. — он уже отворачивает от сестёр, когда резко поворачивает голову обратно. — И, Арья, никаких глупостей. — в этой простой фразу практически угроза.

Она всегда была непоседой, маленькой занозой в заднице, но все равно любимой младшей сестрой, за которой ему часто приходилось приглядывать, потому что няньки не могли с ней справиться, в то время, как он, десятилетний мальчишка, легко мог найти с ней общий язык, и это было нормально. Странным это стало тогда, когда ему исполнилось пятнадцать, а ей десять. Ещё более странным это стало, когда ему исполнилось двадцать, а ей — пятнадцать, а они продолжали быть друг для друга самыми близкими людьми. Быть может поэтому в своё время леди Кейтилин не любило его, считая в силу своего консервативного воспитания дружбу между кузенами, у которых такая большая разница в возрасте, чем-то предосудительным и неправильным, ведь он был уже юношей, а она — маленькой девчонкой с щербатой улыбкой и вечно разбитыми коленками. Но неправильным это считала лишь леди Кейтилин, ни Старки, ни тем более Таргариены в этом плохого не видели. Однако за последний год в их тесном братско-сестринском тандеме возникло немало разногласий, недопониманий и обид, а апогеем, практически чертой невозврата, стало сегодняшнее рандеву на кладбище и шоссе, на которое Арья отправилась одна, чтобы... что? Попрощаться с отцом? Определенно. Увидеть сестру? Вероятно. Показать, что она достаточно выросла, чтобы принимать собственные решения? Однозначно.

Джон, если быть совсем уж откровенным, практически скатился до того, чтобы дать этой маленькой нахалке хорошего подзатыльника, когда сестра, вложив ему в ладонь ключи от угнанного ею мотоцикла, криво улыбается и вскидывает руки, складывая пальцы в двух факах, и имеет наглость ещё что-то вякнуть в своей дерзкой и наглой манере. «Сноу» хмуро смотрит на сестру, но в ответ ничего не говорит. Пусть зубоскалит, но не думает, что сказала в этом споре своё последнее слово. Джон демонстративно звенит ключами от мотоцикла, чуть подняв их, и так же демонстративно прячет их в собственный карман жилета, вздёрнув бровь и выжидающе смотря на Арью, ожидая, когда она сдастся, развернётся к лестнице на второй этаж мастерской и заберёт с собой Сансу. Он смотрит в спины удаляющихся девушек, когда к нему подходит Скорбный Эдд.

— Вы пешком пришли? — чуть удивленно спрашивает парень, смотря в том же направлении, что и Джон.

— Пришлось бросить мотоциклы в Блошином конце в переулке за овощным магазином Мота. Если не сложно, передай Сэму, чтобы он перегнал их сюда без лишнего шума. — порывшись в карманах, Сноу передаёт свои ключи от мотоцикла и те, что он забрал у Арьи. Глаз цепляется за нелепый яркий брелок и Джон тяжко вздыхает. — Тебе с Сэмом придётся взять мастерскую на себя, пока я не разберусь с семейными делами. — он смотрит на Эдда прямым взглядом и чувствует себя несколько виновато за то, что вынужден свалить управление его гаражом на парней.

— В чём вопрос, брат. Решай свои проблемы, мы с Сэмом справимся. — удивительно, но Эдд воздержался от своего фирменного чёрного юмора и ответил то, что и ожидал Джон. Парень ободряюще хлопнул его по плечу и зашагал вглубь мастерской. — Олли, где ты видел, чтобы... — окончание фразы «Сноу» не слушает, прекрасно зная, как Эдд иногда любит придираться к бедняге Олли, молодому парнишке, что прибился к их братству относительно недавно. Чуть покачав голов, Джон достаёт из кармана штанов телефон. Звонить совершенно не хотелось, но обстоятельства практически вынуждали его это сделать.

— Алло. — на том конце провода ответили довольно быстро.
— Отец. — глухо проговорил Джон.
— Джон?
— Вечно этот удивленный тон. — вздох. — Впрочем не важно. Вам с матерью придётся приехать. Санса и Арья у меня. — Джон хмурится, поджимает губы, бездумно пинает покрышку колеса, кажется, совершенно не готовый к тому, чтобы встретится с родителями, после его ухода из дома.
— Слава Старым и Новым Богам. Они целы?
— Да... Относительно. Санса в шоке и напугана, а Арья изображает из себя Дункана Высокого.
— Хорошо, что они живы и сумели добраться до тебя. Мы будем завтра вечером. Напиши нам адрес, куда приехать.
— Вот не надо делать вид, будто не знаете, где я и как я живу. Ни за что не поверю, что вы с матерью не озаботились этим вопросом. — Джон хотел уже бросить трубку, но чуть помедлив и вздохнув, передумал. — Извини. Это было грубо.
— Нет, ты прав, сын. — после недолгого молчания ответил отец. — Об остальном переговорим лично. До завтра. — и, не дождавшись ответа от Джона, в трубке зазвучали короткие гудки. «Сноу» невесело хмыкает, с отцом всегда было не просто, а после скандала, что учинил Джон, стало только сложнее. Рейгар хоть и пытался дать ему так необходимую свободу, все равно незримо маячил где-то за спиной, если не контролируя, то наблюдая.

...Поднявшись на второй этаж, Джон застаёт в гостиной только Сансу, которая вздрагивает всем телом и поспешно подымается с дивана стоит ей только завидеть его. Он не спрашивает, где ее сестра, он вообще ничего не спрашивает, только предлагает воспользоваться душем, едой в холодильнике и кроватью в своей спальни, чтобы попытаться отдохнуть. Она безропотно соглашается на все, кроме еды, кивает, молча, когда он показывает ей ванную комнату, даже не благодарит, когда он протягивает ей чистую футболку, которую она могла бы одеть вместо своего испорченного платья. Это вызывает на лице к Джона горькую усмешку — видимо учтивость и манеры Санса растеряла где-то по дороге от кладбища до его мастерской. Но он не в обиде, он может себе представить, какой сумбур сейчас у неё внутри. И потому оставляет кузину в покое, отправившись на поиски своей младшей сестрицы.

Джона находит ее в своём «кабинете», сидящей прямо на столе с початой бутылкой виски в руках. Он обводит взглядом свои владения: бумаги на полу, сейф в углу распахнут настежь.

— Знаешь, это уже наглость. — зло говорит Джон, проходя в кабинет и захлопывая дверь несколько громче, чем следовало бы, но раздражение удержать в себе не может. Он проходит мимо сестры, захлопывает дверцу сейфа и, отодвинув подальше от стола стул с несколькими не крутящимися колесиками, усаживается в него. Смотрит на Арью недовольным взглядом. — Это у тебя такой способ сказать мне «спасибо» за то, что я спас твою шкуру? — он кивает на бутылку в руках, смотрит на рассыпавшиеся веером бумаги на полу. — Или ты думаешь, что я продолжу спускать на тормозах все, чтобы ты не натворила?

Гнев. Его было слишком много. Он зудит прямо под ногтями. Покалывает тонкими иголками. Заставляет кулаки сжимать до побелевших костяшек и ноздри ширить, потому что выпустить его иначе никак не может. Опустится в действительности до того, чтобы поднять на кузину руку об этом не было и речи. Но Боги ему были свидетелями, Арья, кажется, этого и добивалась. Она хотела, чтобы был взрыв. Чтобы произошла детонация. Чтобы все к чертям летело, ведь ее мир, — идеальный, предсказуемый мир, — рассыпался комьями земли по гробу ее отца. Рассыпался острыми осколками стекла, что в дребезги разбилось от выстрела, теперь уже без всякого сомнения, наемного убийцы. Должно быть это был пугающий звук щелчка взведенного курка и столь же оглушающий звук выстрела, который Арье довелось вообще слышать в своей жизни. Он напугал ее. Он оставил гулкую тишину внутри неё. Он заставил ее бояться. Джону, кажется, — всего лишь кажется, — что он способен понять ее. Но на самом деле этот страх ему не знаком и, если кто и поймёт сестёр Старк, так это Робб — старший братишка, который когда-то умел безудержно смеяться и дурачиться, а потом в миг повзрослел стоило ему увидеть, как на самом деле делаются «дела» в этом проклятом городе. «Сноу» казалось, что такая потеря должна хотя бы показать саму ценность жизни: своей и родных — и Арья усвоить ее.

Но вот она перед ним. Сапоги свои грязные скинула. Ногами болтает в воздухе, сидя прямо на столе. «Юбилейную» бутылку виски вытащила из сейфа, которую он с Сэмом купил по случаю открытия мастерской и которую они должны были распить лет так через пять, когда дела пойдут в гору. Она ее уже практически ополовинила. Джону бы удивиться. Джону бы ее пожалеть. Но знает из сегодняшней заварушки Арья никаких уроков не уяснила, ведь считает себя правой да и ещё спасительницей — Сансу ведь вывезла с кладбища! Вот только не понимала она, что все это было чертовой удачей, которая, если быть честным, никогда не любила Старков и своей милостью одаривала крайне редко. Джон уверен, сестрица самонадеянно припишет все лавры себе, ещё и хвастать начнёт. И это... это выводило его из себя. Если бы она только придерживалась плана!..

Он смотрит на сестру тяжелым взглядом. Точно таким, как иногда бывал у его отца, взглядом, который без слов все равно, что душу выворачивал и бил наотмашь. Таргариеновским взглядом смотрел. Инквизиторским. Но Арье — стремительно пьянеющей Арье, — все равно, как он на неё смотрит. Все равно, что он ей говорит. Она ногами упирается в подлокотники кресла и наклоняется вперёд, обдавая его горячим дыханием и запахом виски. Провоцируя. Ведь она хочет, чтоб рвануло!.. А старковская выдержка в нем не безгранична. В нем таргариеновского безумия сполна, чтобы...

— Ни-че-го. — отвечает Джон со злой кривоватой улыбкой. — Мне ничего не мешает это сделать. — он поддаётся вперёд, намереваясь встать с кресла. Одной рукой справляется с «большой бляхой» и одним широким движением вытаскивает ремень из петель джинс. Он смотрит на расширившиеся зрачки Арьи. Она напугана или уже пьяна? А руки складывают ремень пополам. — Может быть ты, после этого научишься думать головой, а не задницей. — тихо, злым шёпотом, выискивая на лице сестры хотя бы проблеск понимания и раскаяния. — Может быть ты тогда хоть немного поумнеешь?! — уже не шепчет, а кричит. Рука сжимающая ремень подымается... и резко опускается. Не звук, а щелчок удара громкий. Оглушающий. Со стола летят бумаги. Ремень сползает с края стола, так и не прикоснувшись к плоти, но изведав прочность дерева. — Ну! Что молчишь? — губы подергиваются в зверином оскале. — Чем думала?! Отвечай!

Сердце в глотке. Стучит. От злости готово вырваться. Джону кажется, что он впервые настолько сильно зол, что готов руку поднять не то, что на девушку, а на сестру свою, непутевую кузину. На девчонку, что вечно путалась у него под ногами, злиться было сложно, особенно когда она улыбалась и смотрела своими глазами-плошками, прося рассказать-показать-поиграть. На девушку, что пожимала плечами и хитро улыбалась, когда он спрашивал, кто ее научил курить, злиться было проще, но все ещё трудно. Но сейчас... сейчас не было ни улыбки, ни плошек-глаз, ни той Арьи Старк. Перед ним был кто-то совершенно незнакомый. Безрассудный. Отчаянный. И злиться на неё такую незнакомую проще простого. Смотреть зло и гневно. Беситься от ее бесцеремонности и наглости. Просто. Слишком просто.

Сердце в глотке. Стучит. От злости готово вырваться. Пальцы колет от онемения — так сильно он стискивает ремень в руке. До белых бескровных костяшек. До скрипа стискиваемой кожи ремня. До дрожи от еле сдерживаемой ярости. И одного удара мало, слишком мало, чтобы беснующаяся драконья кровь перестала испепелять его изнутри. Был бы настоящим драконом сжёг бы все яростным пламенем. Но драконом он был лишь по имени — Эйгон Таргариен, — а по сути всего лишь мальчишка. Слишком злой мальчишка.

Сердце в глотке. Стучит. От злости готово вырваться. Арья смотрит на него распахнутыми глазами. Она явно не ожидала, что он поддастся на ее провокацию. Не ожидала, что слова ее будут восприняты так буквально. И потому вздрагивает от удара. И потому отшатывается от испуга. Джон практически наслаждается неприкрытым страхом. Всего мгновение, пока она не льнет к нему, пока пальцами не начинает мять кожу его жилета. Всего мгновение, пока она не тянется к нему, утыкаясь в шею, оставляя на ней горячий влажный след своими губами. Он наслаждается всхлипом-вскриком испуга, но не ее молчанием и не ее... пьяной лаской. Даже взгляд глаза в глаза не приносит удовольствия, лишь неясное беспокойство, которое только усиливаеться стоит только кузине запихнуть у него на груди.

Сердце в глотке. Стучит. Но уже не от злости. Она погасла, словно пламя внутри лишилось самого важного — воздуха. Злость задохнулась от неправильности происходящего. И Джон застыл обескураженный и обесмыленный. В образовавшейся тишине слышит лишь звуки их дыхания и льющегося из опрокинутой бутылки виски. Медленно. Очень медленно опускает взгляд на кузину. Лицо ее умиротворенное. Спокойное. Словно не она минутой ранее искрила ехидством и непокорностью. Жмётся к нему. И злиться на неё не получается. По крайней мере, не на такую Арью, которая, по всей видимости, неосознанно хотела, чтобы ее пожалели, по голове погладили и сказали, что все будет хорошо, даже если на самом деле так не будет.
Сердце больше не глотке. Оно успокаивается и стучит ровнее в грудной клетке. «Сноу» устало вздыхает. Глаза подымает к потолку. Не ищет в нем ответов, но чувствует усталость, которая граничит с безысходностью.

— Дура ты, Арья. — на выходе ослабевшим, после вспышки ярости, голосом. — Самая большая дура. — да к тому же ещё и пьяная, мысленно добавляет «Сноу». Джон ещё раз коротко вздыхает. Откладывает на стол теперь уже не нужный ремень. Бутылку виски подхватывает, с сожалением думая, что оно залило весь пол и бумаги. Нынешняя Арья не просто Арья-под-ногами, а самая настоящая катастрофа. В бутылке остаётся четверть. Взболтав виски, «Сноу» делает несколько глотков прямо из горла и оно огненной плетью проходится по горлу. — Тебе нужно было меня всего лишь разбудить. — с сожалением говорит Джон, прикрывая глаза и обнимая Арью. — Я бы поехал с тобой, как мы и договаривались. — он прижимается щекой к ее встрепанной макушке. — Но теперь все вышло из-под контроля. Мне пришлось позвонить отцу. Завтра они приедут, чтобы забрать тебя и Сансу...

Она расслабилась в его объятиях. Уткнулась в грудь. Дышит спокойно и размеренно. Не вырывается. Не протестует, ведь сама потянулась к нему. Руками вцепилась в жилет. Нашла в его гневе око бури и умиротворённо расслабилась. Как будто выдохнула все тревоги. Или скорее залила их виски, думает Джон, смотря на еле колыхающуюся янтарную жидкость в бутылке, что он отставил в сторону. Если быть честным, Арья была в таком состоянии перед ним в первый раз. Пьяная, обозлённая, а через мгновение тихая, словно не она огрызалась, словно не она устроила погром в его кабинете. Впервые он видит ее такой уязвимой и беззащитной, и чем тщательнее она пытается показать, что это не так, тем яснее это становится.
                                               
Джон утыкается в ее растрепанную макушку. Вздыхает. Его маленькая сестра-кузина потеряла сначала мать, а теперь отца. Она видела, как его убивали. Она говорила, что слышала щелчок спускового крючка. И ей страшно. Очень-очень страшно, «Сноу» не сомневается в этом. И обнимает потому ее крепче, когда Арья неразборчиво бубнит ему в грудь о том, что он не должен был быть замешан во всей этой заварушке. Джон испускает громкий и усталый вздох, граничащий со стоном. А Арья ещё и извиняется. Словно это ее «прости» может унять страх и злость внутри «Сноу», которые оказались настолько сильными, что он готов срывать глотку от крика, крушить от злости все, что может попасть под руку, и бояться-бояться-бояться потерять свою младшую сестру-кузину, маленькую глупую девочку, которая решила играть во взрослые игры, совсем не понимая, всех правил, по которым живет «их мир». Ведь это страшно, очень страшно, когда над головами свистят пули, когда скорость не приносит чувства свободы, а лишь заставляет скрутится внутренности в тугой узел паники и тревоги, когда блюдца-глаза одной из сестёр стекленеют от ужаса.
                                                     
Это страшно. Очень страшно. И это... это было одной из причин, по которой он ушёл из дома, громко хлопнув дверью перед носом отца и матери. Он не хотел иметь ничего общего с грязными деньгами, оружием и кровью. Наверное, было глупо думать, что он сможет от этого убежать. Вся его семья погрызла в этом. Старший брат-кузен стоял во главе семьи Старков, а его сестры-кузины потеряли своего отца, который когда-то вместе с его младшей сестрой, Лианной — его собственной матерью! — вели дела семьи, после смерти их старшего брата Брандона. Его собственный отец возглавлял Таргариенов — картель, у которого девизом служили слова «пламя и кровь». «Мир» его семьи был страшен, опасен и требовал проливать кровь, а Джон... не хотел. Джон хотел не думать об этом и не хотел, чтобы его младшая сестренка сиганула в эту беспощадную бездну зверств и грязи. Он не хотел, но Арья уже загнула в неё. И бездна посмотрела на неё в ответ и поманила за собой, суля месть все тем, кто посмел тронуть стаю Старков. «Сноу» не успел поймать ее, не успел прикрыть собой и теперь... теперь, кажется, ему придётся последовать за ней, чтобы защитить. Впрочем, это не помешало ему предпринять и другие шаги для того, чтобы уберечь ее.
                                                       
Арья услышала его слова. И напряглась. Он практически слышит, как лихорадочно замельтешили в ее пьяной голове мысли, как пытается найти выход, пока двери ещё за заперты, пока ее свобода все ещё ее. Джон знает, жестоко запирать ее в безопасности и подальше от того, что случилось на кладбище и того, что ещё должно случится, ведь ни Таргариены, ни Старки не оставят убийство Эддарда Старка безнаказанным. Кто-то обязательно заплатить кровавую цену за это. Но он не мог позволить Арье в этом участвовать. Не мог...
                       
Младшая сестра завозилась в его объятиях. Чуть отстранилась. Посмотрела своими серыми бездонными плошками-глазам внимательно, сосредоточено. Не сказала ни слова. Только поддалась вперёд, чтобы мгновением позже... поцеловать. И Джон не понимает. Джон застывает, ощущая лихорадочно горячие губы на своих. Внутри образовывается вакуум. Ни мыслей. Ни протестов. Ничего. Гулкая пустота. Только ощущение тепла на губах и под рёбрами. Только звук собственного сердца и ее дыхание. Мгновение чего-то необъяснимого, неправильно-правильного, рвущего в клочья что-то внутри. А потом это прекратилось. Губы исчезли. Тепло исчезло. Арья из объятий исчезла. И он очутился сидящим в кресле, не совсем понимая, что произошло. Джон смотрит на младшую сестру в замешательстве и ошеломлении, а то что-то протараторили и соскочила со стола, чтобы выскользнуть из кабинета мгновением позже.

Что. Это. Было?

Джон медленно моргает, смотря на закрывшуюся дверь. Медленно, практически заторможено обводит взглядом разгромленный кабинет: на раскиданные бумаги, залитые алкоголем, на сиротливо пристроившиеся грязные ботинки у ножек стола, на бутылку виски на столе. И только, после этого измученно вздыхает. Проводит рукой по волосам, все ещё не понимая, что, семь адов, сейчас произошло и почему Арья все равно, что убежала?
«Сноу» на ноги подымается, не зная пойти ли за сестрой или оставить ее на какое-то время в покое. Зазвонивший телефон отвлекает его внимание. Заторможено, все ещё не особо воспринимая окружающую реальность, Джон хлопает себя по карманам в поисках телефона. Застывает на месте. Вновь...

— Блядь! — в сердцах вырывает у Джона. Лицо его вновь ожесточилось. Ноздри от злости раздулись. Желваки заиграли. Ключи. Она стащила у него чертовы ключи!.. Звук телефона вкручивается штопором в сознание. Злость распаляет попритихшую ярость. Метающиеся по кабинету глаза останавливаются на ботинках. Пьяная дура!..

Резкое движение, чтобы поднять с пола ботинки. Очередной громкий звук захлопывающейся двери кабинета. Через мгновение он уже спускается на первый этаж. Не останавливается в мастерской. Не останавливается, чтобы поговорить с кем-то, что окликает его. Тяжело дышит, когда застаёт Арью, перебирающей ключи и пытающиеся попасть в замок зажигания его машины. Он смотрит на сестру и желание вытрясти из неё всю эту спесь и дурость, кажется, готово поглотить его. Джон с силой и злостью, на какую был только способен швыряет ботинки в машину. Они ударяются о заднюю дверь с оглушительным звуком.

— Забыла. — губы кривятся, внутри все лихорадит. — Обувайся и съебывай отсюда пока не приехали мои родители! Если твоего скудного ума хватает только на то, чтобы сдохнуть в какой-нибудь канаве с дырой в голове, так езжай и сдохни! — злые, жестокие слова жгут язык и горло, но остановиться не может. Если сестра не понимала по-хорошему, значит должна понять по-плохому. — Если тебе все равно на свою жизнь, с какой стати я беспокоюсь о ней? Что смотришь? Катись отсюда и больше не возвращайся! — глаза защипало от злых, горячих слез. Совсем непрошенных. Джон смотрит на сестру разочарованно и зло. Кривит губы и отворачивается, чтобы уйти. Все что сейчас он хотел, так это не видеть Арью.

Злость, как кислота разъедает нутро, травит мысли его, застилает глаза кроваво-красной пеленой от боли и страха.  К горлу подкатывает тошнотворный ком и яростный рык злости и отчаяния. Руки дрожат. Он весь дрожит от еле сдерживаемого бешенства.

О, Боги! Он всегда знал, что в нем есть это таргариеновское безумие — ярость и злость. Много злости. За его кажущимся спокойным и правильным фасадом порой действительно кипел ад — неукротимая тяга к разрушению себя и своего окружения. Видимо, драконью крови не смогла пересилить даже волчья, что досталась ему от матери. Хотя... скорее сделала лишь хуже. Дикое сочетание ярости и дикости, злости и хладнокровия идти до конца. В Джоне это было. Все это кипело, бурлило, и сейчас подобно извержению вулкана сотрясало все вокруг, рушило то, что так усердно строил «Сноу» последние годы.   

Теперь ничто не будет как прежде...   

Дрожащие руки сжимаются в кулаки. Полумесяцы ногтей впиваются в кожу до боли, но она не отрезвляет, она, как капля воды для дикого огня — никакого эффекта. Подобная ярость, как полузабытый сон, и он ощущал в себе ее тлеющие угли. Но это было давно. Лет пять назад, когда Визерис назвал его мать северной шлюхой. Джона смогли оттащить от его дядюшки лишь четверо охранников, но лицу Визериса уже был нанесён значительный ущерб и настолько серьезный, что потребовалось вмешательство хирургов, чтобы вернуть его лицу прежний сиятельный облик. Ну, зато рта своего в присутствии Джона он не открывал, удостаивая его лишь злобным ненавидящим взглядом. Так, что эта злость всегда была в нем. Она была его частью и она пугала его. Он боялся, что свобода быть жестоким, которую даёт ему мир его семьи поглотит его. И от него ничего не останется.

Ни-че-го.

Впрочем за своей яростью, что застилала ему глаза он замечает, как сильно вздрогнула сестра, как сильно ее напугали брошенные в неё же ботинки, как от слов его едких и злых она вся съёживается, превращаясь в маленький комок отчаяния, как голова ее дурная опускается все ниже. Он видит это, однако не приносит это зрелище никакого удовлетворения, лишь глухую досаду и раздражение, что ещё больше отравляет его мысли, скрючит нутро в тугой узел. Виноватый вид Арьи делает ему практически больно и он, сказав своё последнее ядовитое слово, отворачивается.
Почему он должен щадить ее чувства, если она по-пьяной дури решила где-то убиться? Почему он должен щадить ее чувства, когда его она не пощадила, выкинув этот номер с поцелуем? Что это вообще было? Как ей вообще в голову это могло прийти?..   

Он не слышит ее шагов: она ступает босыми ногами по бетонному полу, крадучись. Подбирается к нему совсем близко. Джон понимает это, когда ощущает, как она своею дурной головой утыкается в плечо. В движении этом была беззащитность. В движении этом была ее неискоренимая сестринская привязанность, которая так и не позволила ей уйти. В движении этом было невысказанной слух «прости» — «Сноу» может его слышать в образовавшейся на мгновение тишине, он практически может ощутить, как это слово повисло в воздухе. Но этого недостаточно, чтобы успокоить его. Движения этого никогда не будет достаточно, чтобы усмирить бурю, что бушует в нем, после ее утреннего побега; после гонки на перегонки со смертью; после того, как слышал звук свистящих пуль над головами; после того, что она устроила в его кабинете — ему плевать было на учинённый беспорядок из его бумаг, но закрыть глаза на то, что пыталась Арья сотворить с ними... по глупости ли, по прихоти ли, умышленно ли, он уже не мог.

Джона все ещё трясёт, когда тишину прорезает ее тихий сбивчивый шёпот, что звучит глухо. Сестра-кузина упорно пытался сказать, доказать словами своими, что поступает правильно, поступает мудро, что она все понимает. «Сноу» зло фыркает, была даже мысль стряхнуть с себя сестру, не позволять ей опять подобраться к нему ближе, чем-то было необходимо. Ведь, чем ближе она была, тем яснее становилось Джону, что, чтобы не сказала ему Арья, он не отпустит ее. Он будет орать на неё, он запрет ее, прикуёт к себе, если понадобится, но за порог своего гаража не пустит. Он не хочет отдавать ее этому жестокому миру. Свою маленькую любимую сестренку... которая отчаянно хочет отомстить, он хочет оставить только себе.

Она просит его не злится. Говорит своё жалобное «пожалуйста», которое ввинчивается штыком в висок. На загривке от голоса слезливого волосы встают дыбом, а по рукам пробегает стая неопрятных мурашек. Возможно, это был первый раз, когда он собирался ей категорически отказать в чем-то, о чем она его просит. Что бы до этого он ей не говорил, сколь убедительно не звучали его слова, что гнали Арью прочь от него, уйти он ей не позволит.     

— Не злится?.. — переспрашивает он тихо. Голос его хриплый: кажется, он сорвал его, пока кричал Арье убираться прочь. — Как я могу не злится? Как я могу не злится, когда ты собираешь предпринять самоубийственную эскападу на врагов наших семей? Как я могу не злится, когда ты превращаешь все вокруг в хаос? И не прикрывайся моими принципами и резонами, чтобы оправдать свои поступки!.. — голос его крепнет, в нем все ещё проскальзывают злые, недовольные нотки. Джон бровь хмурит и чуть поворачивает голову, чтобы хотя бы краем глаза увидеть Арью. — Ты, блядь, хоть представляешь, что я буду чувствовать, если тебя убьют? — он разочаровано качает головой. — Я хочу, чтобы ты вернулась к Сансе, отоспалась и чтобы мы поговорили на трезвую голову завтра перед тем, как приедут мои родители. — практически не терпяще возражений проговорил Джон, в ответ получив тишину. — Арья. — с нажимом, так, чтобы отказ подчиниться даже не родился на ее устах.

... Дверь в мастерскую закрылась с мягким щелчком. Арья ушла. Если у неё все ещё оставались возражения, она держала из при себе. Джон не ручался за то, что могло бы случиться, продолжи она гнуть свою линию. И если быть честным, не хотел знать: в ярости он был неконтролируемым. Тяжелый, бесконечно усталый вздох, и Джон заставляет себя пошевелиться. Отворачивается от двери. Обводит взглядом гараж: ботинки Арьи валяются там, где упали, ударившись о заднюю дверцу машины, на которой теперь имеется парочка вмятин, водительская дверь распахнута. Он подходит к машине и устало забирается в неё. Ключи, которые стащила Арья в замке зажигания. Дурацкий покемон смотрит на него своими потертыми глазами, в которых чудится осуждение. Фыркнув, Джон вытаскивает ключи из замка зажигания и вновь кладёт их в карман. Позволяет себе, наконец, хоть чуть-чуть успокоится. Откидывает голову на спинку сидения. Минуты опустошенного покоя тянутся медленно, пока телефон в кармане вновь не звонит. Кажется, за выходкой Арьи он забыл о том, что кто-то звонил ему. Определитель номера показывает, что... возможно, все ещё можно переиграть. И когда он берет трубку, он уже знает, что будет делать.   

— Робб?..

Старший братец немногословен, но даже та малость произнесённых слов оказалась не столь приятной для слуха Джона. Робб уже знал о том, что случилось на похоронах. Робб уже знал, что случилось после. Агентура Старков работала отлаженным механизмом всем на зависть. Впрочем довольство от того, что он первым узнал о перестрелке на похоронах своего дяди и последующей за этим погоне по автостраде, он явно не испытывал. Джон это по голосу слышал, ясно представляя себе выражение холодной ярости на лице братца, когда он сказал-прорычал в трубку, что заедет завтра утром, чтобы переговорить с глазу на глазах. С таким Роббом говорить было трудно, а договариваться о чем-либо бесполезно. По всей видимости, это семейная черта, думает Джон, кладя трубку. Быть вспыльчивыми и трудными в своих гневе и ярости, быть упрямыми и несгибаемыми в своих убеждениях, идти все равно, что напролом к своим целям. Быть Старком было сложно, особенно теперь, когда для семьи настали тяжелые времена.

Вновь откинул голову на спинку сидения, бездумно вертя в руках телефон. Он чувствовал,.. знал, что теперь все изменится. Ничто в его жизни не будет прежним, и то, отчего стремился держаться подальше, ураганом по нему пройдётся. Время «Джона Сноу» на исходе. Часы уже отмеряют его последние минуты-часы. Он слышит их призрачное «тик-так, тик-так, тик-так» над ухом и пытается примирить себя с мыслью, что завтра ему придётся убить в себе мальчишку и окончательно принять решение. Старый-старый дядя Эйммон, ослепший к концу своей жизни, видел Джона насквозь, чтобы понимать его страхи и дать единственно верный совет, к которому тогда «Сноу» не пожелал прислушиваться, решив, что просто уйти из семьи будет достаточным, чтобы остаться собой. Пришло время признать, что он обманывал себя — проблема никуда не делась и теперь постучалась в его дверь, которую ему хочешь, не хочешь, а придётся открыть, чтобы иметь возможность защитить... Арью.

Джон устало прикрыл глаза. Он не обманывался на ее счёт. Он слишком хорошо ее знал, чтобы понимать это не последняя ее попытка сбежать. В другой раз она может отмочить что-нибудь куда более безрассудное, чем погром кабинета, попойка, кража ключей и... пьяный поцелуй, чтобы отвлечь его внимание. В другой раз это может быть что-то более серьезное, и Джон не был уверен, что смог бы распознать ее ловушку или вовремя остановится. Он ясно представил себе, на что готова пойти Арья, чтобы получить свою свободу, и содрогнулся... от отвращения к себе и своим собственным мыслям. «Сноу» желает от них избавиться. Не чувствоваться возбуждения, не знать вкуса виски на чужих губах, не помнить, что Арья его сестра-кузина.

— Семь гребанных адов!.. — он ударяет ладонями по рулю несколько раз, а после сжимает его до скрипа, до побелевших костяшек пальцев. Мгновением позже с громким, злым хлопком закрыть дверь машины, завести мотор и уехать кажется не такой уж и плохой мыслью. Джон не долго думает куда и к кому — выбор у него впрочем был не столь и велик, особенно, если был нужен человек, который не будет задавать лишних вопросов, а Игритт была как раз из таких.

...Он вернулся в гараж далеко за полночь, чувствуя себя значительно лучше. Хороший трах творит по-истине волшебные вещи. Выйдя из машины, Джон вытащил из-за уха сигарету, которую Игритт любезно одолжила, и закурил. В слабом свете уличного фонаря, который проникал в гараж через окна под потолком, он видит ботинки, сиротило валяющиеся там же, где они и упали, ударившись о машину. Подобрав их, Джон выдыхает сигаретный дым и направляется в мастерскую, которая погружена в тишину и темноту. Но это только на первый взгляд. У дальнего верстака горит настольная лампа, а на высоком стуле сидит Эдд.

— Извини, Эдд. — говорит Джон, подойдя к другу. — Я не думал, что вернусь так поздно.

— Ну-у-у, похоже тебе нужно было действительно проветриться. — с беззлобной ухмылкой отвечает Эдд. — Надеюсь, ты Игритт передал от нас привет? — откровенно забавляясь, спрашивает парень.

— Да иди ты. — фыркает Джон, зажимая сигарету между пальцев. — Надеюсь, Арья ещё здесь?

— Здесь, как и ее сестра. Мы присмотрели за ними, пока тебя не было. Не беспокойся. И раз уж ты вернулся, то я могу, наконец, отчалить.

— Ещё раз спасибо! — в ответ Эдд лишь махнул рукой и скрылся в темноте мастерской.

...Кабинет его был все ещё разгромлен. Словно здесь прошёлся отряд сватовцев или налоговой полиции в поисках доказательств укрытия налогов, но нет, это была всего лишь Арья. Бросив у двери ее ботинки, Джон вновь затянулся. Тлеющий кончик ярко вспыхнул, обагрив его лицо своим светом. Зажав, сигарету между зубов, он прошёл к столу, попутно собирая разбросанные по полу бумаги и водружая их неаккуратной стопкой на него. Позже ему придётся их разобрать, но только не сейчас. Сейчас он смертельно устал. И все, что в действительности хотел, так это упасть на старенький продавленный диван, что стоял тут же в кабинете, и хоть немного поспать. Затушил окурок о край стола, скинул жилет на кресло и устало сел на диван, вытянув ноги. Взболтав остатки виски в бутылке, которую он прихватил со стола, Джон сделал пару глотков, уставившись в потолок. В голове ни единой мысли. Благословенная тишина. Ещё глоток. Бутылка пуста. Скинуть ботинки и завалиться на бок. И это все на что хватает Джона. Создание выключается, как по щелчку выключателя.

— Мне сказали, что ты здесь. — без стука, без какого-либо предупреждения дверь в кабинет открывается, а в сонный разум голос старшего братца врывается неожиданно, до смерти его испугав. Джон резко подскакивает на месте, непонимающе уставившись на Робба. Сердце от испуга готово выпрыгнуть из груди.

— Какого хера? — хриплым ото сна голосом спрашивает Джон, получая в ответ лишь невеселую ухмылку брата. — Ты мог бы позвонить и предупредить, что выезжаешь. — он провёл рукой по лицу, отгоняя остатки сна.

— Обязательно. В следующий раз. — в голосе старшего брата «Сноу» слышит все то же недовольство и потому смотрит на него, чуть хмуря брови. Не успокоился ещё что ли?

— О чем ты хотел поговорить?

— А разве не ясно? — спрашивает Робб, прожигая гневным взглядом Джона. Старший брат, наконец, делает шаг внутрь кабинета и громко закрывает дверь кабинета. — Конечно же о том рандеву, что вы устроили на пару с Арьей! Что вообще у вас в головах твориться? Ты хоть понимаешь, чем все обернулось? Крах. Ебанный крах всех моих планов.

— Что? — Джону приходится проглотить обвинения брата, приходится проглотить свой гнев, чтобы понять, о чем говорит Робб. Он опускает ноги с диван и резко встаёт. — Что ты такое несёшь? — он не успевает сделать хотя бы шаг к Старку, когда дверь в кабинет снова открывается и на его пороге нелепо застывает Арья с тарелкой и кружкой в руках. Ее удивление появлению Робба выражается в осуждающем взгляде, что она бросает на Джона, в вопросе, который вырывается у неё быстрее, чем она дожевывает свой бутерброд.

— Я здесь, чтобы высказать пару ласковых своим кузенам, которые сорвали все мои планы. Или вы думали, я оставлю без внимания, что вы устроили на похоронах?